— И борьба, и война предполагают, что шансы есть у обоих противников. А у меня нет шансов противостоять брошенной против меня государственной машине. Я нахожусь в положении человека, которого избивают, связав руки и повалив на землю. Нет, это не борьба и не война. Это просто расправа.
— Власть ничуть не поменялась. Просто тогда она была скована выборами. Ей приходилось маскироваться, прикидываться белой и пушистой, заигрывать с обществом. А сейчас игра закончена, можно сбросить маски и «мочить в сортире». Поэтому власть с удовольствием пинает сегодня тех, кого считает своим врагом и кто не может ответить. В том числе меня — за то, что посмел выйти из парламентской системы координат и перейти на сторону протестующих на улице.
— У оппозиции был бы шанс, если бы власть была более адекватна. В любой нормальной стране, руководители которой прислушиваются к чаяниям общества, такой массовый протест дал бы серьезный позитивный результат. Но наша власть, к сожалению, утратила чувство времени. Она ведет себя так, как будто мы все еще находимся в середине нулевых. Затыкает рот всем тем, кто имеет свою позицию, давит законами о митингах, о клевете, расправляется с помощью полиции и спецслужб... Но на дворе уже 2012-й. Идя таким путем, можно добиться только одного — резкой радикализации протестных настроений.
— Моя единственная ошибка состоит в том, что я считал власть умнее и дальновиднее. Да, это был мой стратегический просчет. Если бы я знал, что власть одержима идеей мести, то, наверное, заблаговременно расстался бы с бизнесом, предпринял какие-то другие предупредительные меры. Но мне и в голову не могло прийти, что власть начнет «мочить» меня — наиболее умеренного участника протестного движения, выступающего за диалог и компромисс. Ведь на самом деле это удар по самой власти, по ее имиджу, престижу. Все видят же, что происходит, никто не верит в бредни всяких комиссий и следственных комитетов. Точно так же, как дело Pussy Riot отбросило в Средневековье, «дело Гудкова» отбрасывает страну в 1930-е годы.
— В отличие от «золотых кренделей» партии власти я совершенно чист перед законом. Что бы там ни говорили ее представители, мои декларации абсолютно честны и объективны. У «кренделей» же, извините за выражение, задница. Там и генеральные директора, и председатели совета директоров, там и сокрытая недвижимость, и незадекларированные бизнесы... Что ж, не я открыл этот ящик Пандоры.
— Абсолютно уверен. Все очень скоро поняли, какую роль мой мандат и мандаты ряда других депутатов играют в защите протестного движения. У уличной оппозиции появилась своя парламентская трибуна. Поэтому-то, собственно, меня и лишили мандата. Он для власти опаснее, чем бомба террориста.
— Это они так думают. На самом деле, конечно же, нет. Я получил свой мандат не от власти, а от народа. И после прекращения своих полномочий депутата Госдумы считаю себя по-настоящему народным депутатом. Да, потери, в том числе материальные, для меня и моей семьи во всей этой ситуации огромны. Все, что создавалось многие годы, разрушено. Но одновременно меня сделали достаточно заметной фигурой в оппозиционной среде, какой я не был ни полгода, ни тем более год назад. Это, так сказать, побочный эффект травли. Теперь перед властями встает дилемма. Либо сфальсифицировать уголовное дело и отправить меня к Ходорковскому. Либо попытаться найти консенсус. Я не знаю, какой путь они выберут.
— Ну если мне будет точно известно, что завтра меня расстреляют без суда и следствия, то, возможно, уеду. В любом другом случае останусь здесь. Но я оптимист. Что-то мне подсказывает, что во власти могут в ближайшее время произойти серьезные подвижки с точки зрения восприятия реалий. Я знаю настроения внутри «Единой России», мне известно, какие там кипят страсти. В кулуарных беседах со мной «единороссы» не стесняются в выражениях, описывая свое отношение к начальству. Думаю, и народ не позволит власти зайти слишком далеко. Ведь что, по сути, происходит? Открыто избивают ногами человека, лежащего посреди площади. Толпа вокруг, конечно, боится вмешаться. Но потихонечку звереет.
