сведения об убитых были засекречены, а через несколько дней по государственному телевидению сообщили, будто погибло всего 142 человека. Журналисты, видевшие все своими глазами, не могли сдержать возмущения. Но в первые дни после расстрела парламента опубликовать всю информацию было невозможно. Лишь к середине октября, по мере смягчения цензуры, в прессу стали проникать подлинные факты о числе жертв.
Уже 4 октября «в связи с чрезвычайным положением» была введена предварительная цензура. На страницах газет появились пустые колонки, однако почти никто из журналистов не пошел на «конструктивную работу с цензорами» Не только далекая от правительства «Независимая газета», но и проправительственная «Сегодня» и политически бесцветная «Комсомольская правда» предпочли снять материалы, а не «исправлять» их. Аналогичную позицию заняли «Коммерсантъ-Daily», культивировавший англосаксонский стиль «объективной журналистики», и интеллигентски-резонерская «Литературная газета». Некоторые газеты поместили на месте снятых материалов объявление: «запрещено “демократической” цензурой». Номер «Независимой газеты» с белыми пятнами немедленно подскочил в цене до 300 рублей. Некоторые редакции повторно помещали снятые материалы, пока цензор не сдавался.
Из столичных газет лишь «Московский комсомолец» публично выступил в поддержку цензуры, но возмущение среди журналистов было столь велико, что руководство газеты пошло на попятный. Несколько дней спустя главный редактор «МК» Павел Гусев вынужден был публично выразить сочувствие коллегам, пострадавшим от запретов.
Предварительная цензура была к середине октября заменена карательной. Было объявлено, что газеты, систематически нарушающие требования правительства, будут закрыты. Подтверждением серьезности этих угроз была судьба оппозиционной прессы.
«Российская газета» довольно быстро стала выходить вновь, только превратившись из органа парламента в орган правительства. Она сразу предупредила читателя, что отныне будет писать прямо противоположное тому, что публиковалось до октября. Поразительным образом большая часть журналистов осталась на своих местах.
Вышла в свет и «Рабочая трибуна». Это издание никогда не было ни чрезвычайно смелым, ни особенно интересным, и ее возвращение на прилавки газетных киосков так же мало заметили, как и ее исчезновение. Зато вокруг «Правды», «Гласности» и «Советской России» развернулась острая борьба. Власти требовали, чтобы газеты сменили название, политическую линию и руководство. Часть коллектива «Правды» готова была пойти на уступки. Издание хотели переименовать в «Путь правды» (под этим названием газета выходила после того, как ее первый раз закрыла царская цензура), однако большинство журналистов отказалось идти на уступки. После месяца борьбы «Правда» вышла под прежним названием. Юрий Лучинский, руководитель цензуры (тактично названной теперь Государственной инспекцией по защите свободы печати и средств массовой информации), признавал выход в свет «Правды» личным оскорблением. Хотя с профессиональной точки зрения газета оставляла желать много лучшего, первый послеоктябрьский номер «Правды» стал сенсацией. Чтобы купить его, выстраивались огромные очереди. Тираж был мгновенно распродан[79].
Телевидение находилось под жестким правительственным контролем задолго до 4 октября, но после разгона парламента здесь также началась охота на ведьм. Список закрытых программ пополнился передачами Александра Любимова и Александра Политковского «Красный квадрат» и «Политбюро». В отличие от «600 секунд» и «Парламентского часа», программы «двух Александров» никогда не были оппозиционными. Вина журналистов состояла в том, что ночью с 3 на 4 октября, вместо того чтобы выражать солидарность с правящим режимом, они в прямом эфире призвали жителей столицы не выходить на улицы и не лезть под пули.
Непонятно, почему была запрещена эротическая газета «Еще». В Москве, где все подземные переходы были буквально завалены порнографическими изданиями, а на страницах объявлений открыто рекламировались услуги «очаровательных девушек», гонения на «Еще» выглядели, по меньшей мере, странно.
Большинство правозащитников выступило с резким осуждением антидемократических мер власти. Объединились люди, которые еще недавно вели между собой острые дискуссии на страницах эмигрантской и российской прессы. Три лидера парижской эмиграции — Синявский, Максимов и Абовин-Егидес выступили на страницах «Независимой газеты» с совместным заявлением, осуждая Ельцина. К ним присоединился Вадим Белоцерковский — в прошлом один из наиболее популярных в России обозревателей радио «Свобода». Официальные журналисты, как и в старые времена, ответили потоком брани. В ход пошли старые обвинения — «поют с чужого голоса», «льют воду на мельницу реакционных сил», «оторвались от действительности».
Между тем критические высказывания, несмотря на цензуру, стали появляться даже в «Известиях». Разумеется, никто не решался здесь спорить с генеральной линией правительства, но не могли не писать о «крайностях» и «отдельных фактах» нарушения прав человека.
Можно сказать, что попытка властей ввести цензуру пошла на пользу прессе. Среди журналистов крепло убеждение, что порядочному человеку в России неприлично не находиться в оппозиции к режиму. Символом борьбы за свободу слова стало сопротивление «Независимой газеты». Это издание было основано Московским советом еще до августа 1991 г. в противовес коммунистической партийной печати. Первоначально газета отличалась жестким антикоммунизмом и готовностью поддерживать Ельцина, но по мере нарастания в стране угрозы нового авторитаризма «НГ» начала леветь. Уже после августа 1991 г. ее главный редактор Виталий Третьяков предупредил, что победа «демократов» в России грозит обернуться прекращением демократического эксперимента.
Правые ушли из редакции в конце 1992 г., когда газета стала критиковать монетаристский курс правительства. Отколовшаяся часть журналистов основала газету «Сегодня». Они не только получили деньги, ранее предназначавшиеся для «НГ», но и забрали с собой часть материалов из редакционного портфеля и список подписчиков. В течение нескольких месяцев подписчики «Независимой газеты» в Москве систематически получали бесплатно свежие номера «Сегодня». Однако переманить читателя не удалось, большинство подписчиков осталось верно своей газете. Ведь полевение «Независимой газеты» отражало общий сдвиг настроений среди рядовой интеллигенции.
Люди, работающие в «Независимой газете», как правило, были молоды и не прошли в партийной печати школу послушания. После переворота позиция газеты стала еще более жесткой. Власти ответили затяжкой в перерегистрации (Московский совет был упразднен, издание осталось без учредителя, и ей грозило закрытие).
Попытка заткнуть рот «Независимой газете» натолкнулась на твердость коллектива. Собрание журналистов заявило, что газета будет выходить в любом случае, даже если ее откажутся перерегистрировать. То, что сделали с «Российской газетой», было невозможно повторить с «НГ». Официоз парламента безболезненно превратился в орган правительства. Журналисты «Независимой» не привыкли выполнять указания властей. На первой полосе редакция сообщила о своем решении под заголовком «Без борьбы нет победы».
Сопротивление «Независимой газеты» стало символом для тех в России, кто верил в свободу печати, доказательством того, что в стране все же существует если не гражданское общество, то хотя бы журналистская корпорация со своей профессиональной этикой. Со всего мира в редакцию приходили письма и телеграммы солидарности. В начале ноября газета была перерегистрирована.
Декабрьская предвыборная кампания 1993 г. дала новый и богатый материал для того, чтобы понять, что такое «свобода печати по-русски». Ельцин запрещал кандидатам в своих выступлениях «мотать президента и Конституцию», а Шумейко требовал отменить регистрацию блоков, не согласных с конституционным проектом; эфир заполнили пропагандистские видеоклипы правительственных сил. Но после апрельского референдума это было уже повторением пройденного.
Пресса сопротивлялась. Новый опыт противостояния цензуре — это как раз то, чего не хватало российским журналистам, чтобы почувствовать уверенность в себе. Дарованная начальством «перестроечная гласность» не пошла впрок. После первой отмены цензуры газеты заполнились дешевыми сенсациями, низкопробной эротикой, леденящими душу криминальными историями и заказными разоблачениями проклятого прошлого. Ни заказная критика, ни тупое повторение новых официальных
