говорим, что он — врач, но цель достигается.
Люди озабочены своим здоровьем, разве не так? Слово „чистый“ должно проноситься как порыв свежего ветра — ЧИСТЫЙ! Мы должны слышать шум дождя, видеть колыхание зарослей ив, ощущать озоновый разряд — добавляем на рисунке деревья, сельский пейзаж, белые ЧИСТЫЕ облака… В мире все просто. Как и любая идея, она витала в воздухе. Поймать ее за хвост мог кто-нибудь из вас. Но получилось так, что это сделал ваш покорный слуга!»
Все выдохнули в унисон. Боссы «Зефира» были ошеломлены. Сомнений относительно того, КАКОЙ отныне быть рекламе их сигарет, — не осталось. Она должна быть ЧИСТОЙ! Не надо даже голосовать. Народ расцвел улыбками, эдакими «чистыми», другими словами, искренними, потому что пачки акций в их внутренних карманах снова стали излучать тепло. Все как один расщедрились тогда на такие редкие по нынешним временам улыбки.
Все, кроме одной девчонки в углу. Той самой, которую я невзлюбил с первого взгляда. Я и понятия не имел, кто она такая. Нет, она тоже улыбалась, но в ее улыбке заключался совершенно другой смысл — она подействовала на меня, как ведро ледяной воды, выплеснутой прямо в лицо.
Пришлось рассмотреть сюрприз повнимательней. И как только в моей голове шевельнулось: «А это еще ЧТО?» — она отвела глаза.
Официант принес напитки. Отмечать было что; успех своей речи я предусмотрительно увязал с последующим празднованием этого события. Вскоре появился второй служака — с подносом, заставленным крохотными блюдцами для гурманов. О Боже, как они набросились на закуску! И начали поглощать не только спиртное, но и эти мини-бутерброды, и не только потому, что любой клиент не прочь отведать что- нибудь бесплатно, а главным образом потому, что с них было снято БРЕМЯ. Мешки с песком были скинуты вниз, и громадный надувной шар — ОПТИМИЗМ — устремился вверх. Поддерживая всеобщий энтузиазм, я заторопил их в ресторан на торжественный обед, и вот там я во второй раз обратил внимание на Гвен.
Меню определил я самолично, и оно отвечало событию. В конце концов, мистер Финнеган сказал: «Любой ценой!» — а мистер Финнеган был босс. Ребята оккупировали столы и начали усердно лить за воротник в таких количествах, будто завтра наступала эпоха всеобщей трезвости. Под конец застолья президент «Зефира» встал и в тишине, которая мгновенно наступила, лишь только он открыл рот, обратился ко мне:
— Эдди, ты — бесподобен. Суешь секс во все щели!
Намек был встречен улыбкой.
— Ты — грек? — спросил он.
— Да, — ответил я.
— Всегда подозревал, что в этом что-то есть, — сказал он, качая головой.
Все рассмеялись — наша фирма отстояла репутацию. Каждый почел долгом внести свою лепту в прославление этого «чистого» дела.
Вот тогда я наконец-то не торопясь рассмотрел девчонку. Она не только игнорировала главного виновника торжества — меня, не только не убрала с лица кислую мину, но и вообще забыла про повод застолья… И зашла слишком далеко: повернулась спиной к компании, поговорила о чем-то с людьми за соседним столиком, разумеется, не о «Зефире», не о «чистоте» и не обо мне, затем, ничего не объяснив, не извинившись, встала и ушла.
На очередном «большом сборе» по «Зефиру», пока я держал речь, она снова сидела в том же самом углу. Склонив голову, ручка — над блокнотом, она царапала что-то или рисовала чертиков. Когда я закончил и сидящие вокруг закивали согласно головами, она подняла на меня взгляд, и снова… как в прошлый раз — издевательская ухмылка!
— Что это такое, черт возьми? — спросил я у соседа, показывая на нее пальцем. Мне было плевать, слышит она или нет.
— Из офиса Финнегана! — прошептал сосед.
В последующие недели, пока мы запускали кампанию «чистых» сигарет, наша контора имела возможность хоть что-то разнюхать о ней. Но, увы, хотя без ее присутствия не обходилась ни одна встреча, никто с ней даже не познакомился. Ситуация становилась более чем любопытной. Народ пытал друг друга в надежде разузнать, что же она из себя представляет. А Гвен начала появляться на обзорных собраниях Директората (это — наш Верховный Суд, наша последняя инстанция, а я являлся ее членом). Но мистер Финнеган, председатель (только этих собраний), не удосужился ни представить ее, ни объяснить ее пребывание среди нас. Лишь раз он обмолвился кому-то: «У ней в заднице зашит детектор дерьма!» — и это была единственная информация. Я уверен, что он держал ее за темную лошадку в кулуарах нашего агентства.
Личность подобного типа мистер Финнеган уже не впервые нанимал в свой личный штат. По одной из его теорий, иметь в окружении человека, который постоянно говорит тебе худшее из возможного, эдакого отрицательного персонажа, просто необходимо. Эта теория составляла одну из частей его философии бизнеса — по ней выходило, что лучше узнать самое плохое из уст того, кто специально предназначен высмеивать все твои задумки, чем ждать, когда их развенчает публика. Предугадать — значит вовремя принять меры.
Так или иначе, мисс Хант (ее охотничья фамилия предоставила обширное поле для упражнений в остроумии всем желающим) посещала собрания с завидной регулярностью, а вскоре начала ходить абсолютно на все. Вечно в углу, ничего не комментируя, но и не пропуская мимо ушей ни одного сказанного слова. И по офису пошли гулять домыслы! Еще одна деталь — она постоянно что-то рисовала или просто царапала в своем блокноте, никто не знал что. Народ, раздраженный этим, пытался заглянуть туда, но никому не удалось. Потом все свыклись и стали автоматически отмечать про себя, когда она подносила перо к бумаге, словно это хоть в какой-то мере могло прояснить ситуацию. Но долго, кстати, голову не ломало. Очень скоро среди обитателей офиса Гвендолен Хант именовалась не иначе как Финнеганов Шпик. А комнаты, куда она заходила, во всеуслышание объявлялись напрямую соединенными через подслушивающие устройства с троном босса.
В те дни она трепала мне нервы как никому другому. Я привык жить на волне успеха или, если выражаться точнее, любил, чтобы мою деятельность одобряли. Должны были одобрять. Иначе я просто не могу работать. В свое время на это меня и подцепила Флоренс. Что это — лесть? Назову иначе — вера. А эта Гвен лишь морщила нос, когда все в очередной раз бывали поражены. Ну кто она такая, скажите на милость, чтобы морщить нос? Я, один из самых удачливых работников рекламы, краснел после одного взгляда на нее. В моей профессии много стандартов. Но вот будет ли качественный товар, а не тот заменитель, заполонивший страну и позволивший валовому индексу держаться там, где ему и положено, покупаться без нас — это еще вопрос?!
И дьявол всех побери — я был на своем месте! Мог зайти в комнату, полную наскакивающих друг на друга идиотов, или в один из тех стеклянных параллелепипедов, известных под именем «рекламных будок», где, как в серпентарии, извивающиеся змеи сплетаются в клубок, норовя прокусить соседу глотку, я мог зайти в такой рассадник, и все гады сворачивались по моей прихоти в колечки, клали невзрачные, с пятном на лбу, головы на хвосты и так застывали. Да, я был ходячим суеверием; люди говорили: «Все, что нам сейчас надо, — это чтобы плюгавая сволочь Эдди Андерсон заглянул на секунду!»
Но Незаменимый Эдди так и не мог взять на ура мисс Хант. И она меня съела. В один из дней на какой-то встрече, где поначалу царил хаос, а потом моими усилиями была восстановлена гармония, я под конец поднялся (всегда делал вид, что впереди масса неотложных дел; этому я научился от папаши, говорившего, что люди, держащие птицу удачи за хвост, постоянно торопятся) и поспешил к выходу, принимая дань благодарных улыбок от участников. Она тоже осклабилась. Как обычно, ни тени восхищения. По причине, которую иначе как извращенной не назовешь, я уже и ее кислую мину начал воспринимать как необходимое послесловие. В тот день меня это просто вывело из себя! Я понял, что меня действительно интересует ее реакция! И даже неосознанно стал поворачиваться к ней, пытаясь уловить ее мысли. Но каждый раз — шлеп! — как в комиксах — получал в лицо порцию жгучей неприязни.
Меня будто повлекло за ней. Она шествовала по холлу, не замечая суетливости людей, не спеша шла под аккомпанемент своего собственного внутреннего оркестра, проходила сквозь скопления сотрудников, как молодая львица, как некое высшее существо, ни у кого не ищущее ни понимания, ни приязни, ни дружбы: ничего из того, чем каждый хомо сапиенс должен обладать, чтобы плыть день за днем по
