убийце царевича Димитрия — малолетнего сына Ивана Грозного — было единодушным. В песне же сказано сочувственно-прощающе: «батюшково согрешенье».
Жену Годунова, Марию Григорьевну, дочь свирепого опричника Малюты Скуратова, ненавидели и боялись еще больше. Ей приписывали злое влияние на мужа; и вдумчивый наблюдатель России тех лет голландский купец Исаак Масса, оставивший свои записки, отмечал: «...Она была более жестока... чем он; я полагаю, он не поступал бы с такою жестокостью и не действовал бы втайне, когда бы не имел такой честолюбивой жены, которая... обладала сердцем Семирамиды»[58]. В песне же о дочери Малюты Скуратова всего-то и укора: «матушкино немоленье».
За авторство Ксении Годуновой говорит и весь поэтический строй песни. Сожаленье Ксении о «браных убрусах» и «золотых ширинках» — это не только женская печаль об утраченных красивых вещах, но и гореванье рукодельницы, которая сама расшивала золотом эти ширинки и убрусы. С именем Ксении Годуновой сейчас для нас уже неразрывно связано представление как об одной из самых замечательных мастериц XVII века.
Женские лица в русской истории обычно неясно проступают в легендах и сказаниях, но трагическая судьба Ксении Годуновой выделяется своей осязаемостью. Она отражена и в летописях, и в записках соотечественников, а также в дневниках и воспоминаниях иностранцев, посетивших Московию в бурные годы Смутного времени. В пору, когда была записана эта песня, Ксения Годунова была еще жива.
Убил или не убил Борис Годунов царевича Дмитрия — об этом историки спорят до сих пор, но несомненно то, что призрак умершего наследника престола, который явился царю Борису в образе Самозванца, привел к гибели его самого. Победы Лжедмитрия, появившегося на границах русского государства осенью 1604 года, ошеломили Годунова. Воеводе И. Ф. Мстиславскому, поставленному во главе войска, которое было послано против Самозванца, он обещал в случае удачи дочь Ксению в жены, а в приданое Казань и Сибирское царство. Однако воевода потерпел поражение.
13 апреля 1605 года Борис Годунов внезапно скончался. А через два месяца его юный сын Федор, наследовавший за отцом престол, и вдова Мария Григорьевна были убиты боярами на глазах Ксении. Самозванец стоял у Москвы и, говорят, наслышанный о красоте Ксении, велел оставить ее в живых — одну из всей семьи, «дабы ему лепоты ея насладитися». Народу было объявлено, что Годуновы отравили себя ядом.
Федора вместе с матерью похоронили на Сретенке, в бедном монастыре; туда же привезли и гроб Бориса Годунова, выброшенный из Архангельского собора. Всех троих «зарыли на кладбище без всяких почестей и без совершения каких бы то пи было церемоний, хотя обычно мертвых у них хоронят очень торжественно»[59],— писал немец Конрад Буссов, служивший тогда в России.
Поэтический образ Ксении Годуновой нашел отражение и в литературе своего времени. Известный писатель XVII века И. М. Катырев-Ростовский оставил в своей «Повести» (1626 г.) выразительное описание ее внешности: «Царевна же Ксения, дщерь царя Бориса, девица сущи, отроковица чюдного домышления, зелною красотою лена, бела велми, ягодами румяна, червлена губами, очи имея черны великы, светлостию блистаяся... бровами союзна, телом изообилна, млечною белостию облиянна; возрастом ни высока ни ниска; власы имея черны, великы, акы трубы, по плещам лежаху».
Однако Ксения славилась не только своей красотой, она была еще «во истину во всех делах чредима», «во всех женах благочиннийша и писанию книжному навычна» — в то время для женщины редкость необычайная. Возможно, отец, мечтавший выдать дочь за иноземного принца, обучал ее и иностранным языкам. Кроме того, Ксения отличалась музыкальностью: «Гласы воспеваемые любляше и песни духовные любезно желаше»[60].
Известно, что Годунов, очень любивший своих детей, дал им прекрасное по тому времени образование. В «Борисе Годунове» Пушкин вспоминает о карте, вычерченной царевичем Федором. Уже после смерти Федора в Германии была издана эта карта Московского государства и Москвы — свидетельство незаурядной образованности царского сына, который «научен же бе от отца своего книжному почитанию».
Не оставил Борис своими заботами и дочь, желая вырастить из нее женщину для своего времени просвещенную.
Но была в Древней Руси еще одна сторона женского образования, которая считалась главной в воспитании будущей матери и жены,— это рукодельное искусство. В то время большая часть жизненно необходимых предметов изготовлялась и украшалась дома. Женщины сами пряли, ткали, вязали, красили, вышивали... Во главе рукодельных «светлиц» непременно должна была стоять сама хозяйка дома, что предписывалось не только строгостью домостроевского закона, но и соображениями порядка и хозяйственности. Мастерицы украшали шелковой, золотой и серебряной вышивкой мужскую и женскую одежду (праздничную и каждодневную), платки, одеяла, шапки, шубы, обувь.
Социальное положение русской женщины в средние века давало не много выходов ее художественной одаренности. В «Повести об Ульянии Осоргиной», одном из известных памятников древнерусской литературы, запечатлен бытовой уклад дома молодой женщины из Мурома. Пока муж был занят делами и царской службой, она «по вся нощи без сна пребываше, в молбах и в рукоделии, в прядиве и в пяличном деле». Рукоделие для Ульянии было не только утешением, но и единственным средством хоть малой материальной независимости от мужа. «И то продав, нищим цену даяше...»[61], то есть на вырученные от продажи рукоделия деньги Ульяния могла помогать бедным.
Особое место занимали в этих женских трудах вещи, сделанные не для своей семьи, а как бы для всеобщего обозрения и пользования. В то время это были работы, которые жертвовали в монастыри и церкви. Они украшали стены наряду с фресками и иконами. Шитье пелен, покровов, воздухов (покровы на сосуды со «святыми дарами») считалось особо похвальным делом. Часто такие рукоделия женщины выполняли по обету — в мольбах о даровании детей, в благодарность за избавление от опасностей, пожаров, болезней, за спасение мужа, отца, братьев от ран и смерти на войне. Обычно шитая работа имела надпись, которая сообщала имя мастерицы, дату и причину вклада. Сейчас эти краткие вышитые строчки помогают нам заглянуть во внутренний мир женщины того времени.
Художественное шитье принадлежит к числу древнейших занятий человека. Тесно связанное с народным творчеством, мастерство рукоделия передавалось из поколения в поколение, от матери к дочери, от бабушки к внучке. Из глубины веков дошло до нас декоративное шитье — геометрические и растительные орнаменты. Вышивки донесли нам отголоски языческих верований древних славян: изображения зверей, птиц, цветов, трав.
Наряду с орнаментальным вышиванием в пору русского средневековья стало обретать особую славу так называемое лицевое шитье — подражание живописной фреске и иконе. Разноцветными шелками, золотыми и серебряными нитями (позднее вошли в употребление жемчуг и цветные камни) вышивались в пяльцах сложнейшие многофигурные композиции. Мастерицы создавали их иногда по оригинальному рисунку, иногда — копируя известные иконы. Но можно ли назвать простыми копиями пелены, которые вышивались к той или иной иконе и подвешивались к ней? Обычно для этих шитых работ рисунок в виде штрихового контура наносил белилами живописец, повторяя сюжет иконы,— «знаменил» его. Но роль вышивальщицы-художницы была главная. Подбором красок, комбинированием швов, умением передать выразительность лица, объемность фигуры она воплощала свое «замышление», как тогда говорили, создавала целостную и многокрасочную композицию.
Шитьем церковной утвари занимались многие боярыни и даже царицы. Известной мастерицей в «пяличном деле» была, например, первая жена Ивана Грозного Анастасия Романовна, работами которой можно и сейчас полюбоваться в ризнице Троице-Сергиевой лавры. По подлинно самобытную школу лицевого шитья в русском искусстве создала Евфросиния Андреевна Старицкая (урожденная Хованская). Ее сын Владимир Андреевич Старицкий был двоюродным братом Ивана Грозного и долгое время пользовался расположением и дружбой своего царственного родственника. Властная и энергичная Евфросиния Старицкая, по рассказу летописцев, создала прославленную рукодельную мастерскую.
Ныне специалисты высказывают мнение, что Евфросиния сама «знаменила» произведения своей мастерской (то есть была и автором рисунков под вышивку), так как во всех работах, отмеченных ее именем, чувствуется рука одного и того же уверенного и зрелого мастера. Когда Иван Грозный заставил
