Сколько раз пытался он выяснить у Марины хоть что-то про своего настоящего отца, но ответ никогда не менялся: «Нет у тебя папы, малыш, и никогда не было. Или ты хочешь, чтобы я тебе соврала, и придумала красивую сказку про бравого военного, погибшего на задании?» И он мотал головой, в глубине души желая услышать эту сказку. Но Марина вранье ни в каком виде не переваривала, и он стал думать, что появился из пробирки, а Марина просто не хочет его расстраивать. Он знал одного мальчика из пробирки, тот даже этим хвастался. Считал, что это круто.
Вот Федька и придумал себе легенду про дядю Кира, тем более — в паспорте он как раз записан в честь него — Федор Кириллович. Марина сказала, это потому, что у него других родственников нет, только она да брат её.
Кто же знал, что придуманные байки окажутся правдой?! Только выплыла она, эта правда, неожиданно, в самый поганый момент жизни, когда после неудачного побега, его привели домой под конвоем, как преступника. Марина холодно поблагодарила полицейских, а как только они вышли, она столько плохого наговорила, что лучше бы его в тюрьму бросили, чем еще раз такое пережить. Федька стоял перед ней весь красный и мечтал умереть, или провалиться сквозь землю.
Ведь не маленький уже, знал, что возражать нельзя, а тут кто-то за язык дернул, вот и высказал все, чего вовсе не думал, мол, во всем виновата она, потому как плохая мать. Сколько крику было! И он почти отключился, уходя в себя, когда до сознания медленно дошли её злые слова — о том, что он весь в Кирилла пошел, своего беспутного отца, а она, хоть всего лишь тетка, взяла на себя такую обузу… И он еще смеет…!
Опомнилась она быстро, охнула, попыталась его обнять, но мальчик вырвался, убежал в свою комнату. С того дня находиться в доме стало почти невыносимо. Вроде бы ничего не изменилось, но только всё вокруг сразу стало чужим — и дом, и комната его, и Грег, гражданский муж Марины и даже она сама. И Федька, посаженный под домашний арест, только и думал, как бы снова сбежать — и желательно на Прерию.
Первое время он еще очень злился на отца. Почему скрывал, почему не сказал ему, почему бросил родного сына на Земле, оставив с суровой теткой? Но обида быстро ушла. А желание убежать к отцу крепло с каждым днем.
Но все способы побега пришлось отмести за неимением самого главного — денег, так что оставалось просто дождаться Рождества, а там уж он сумеет уговорить отца оставить его на Прерии.
И вдруг за ужином, когда они все сидели в тягостном молчании и ели какую-то липкую массу под названием «пудинг», тетка посмотрела тем взглядом, от которого у него мурашки по спине, и обыденным тоном сообщила: «Мы с Грегом в сентябре отправим тебя в интернат».
— В какой? — мог бы и не спрашивать, они давно о нем говорили. В том интернате готовили будущих военных, и дисциплина была очень жесткой — «как раз для этого беспутного мальчишки».
— Каникулы летом — два месяца, — словно не слыша его, продолжала Марина, — все документы уже отправлены.
И Федьке показалось, что мир покачнулся.
— А как же Прерия? — почти прошептал он.
— В интернате на рождественские каникулы домой не отпускают. Забудь о Прерии на ближайшие пять лет, — и ведь не зло сказала, а как-то устало.
Только вот возразить не было никакой возможности. И плакать, или кричать бесполезно, это он давно понял. И упросить — невозможно, когда у неё такой тон. Такая безнадёга настала… Хоть волком вой.
Вечером того же дня пришла телеграмма, что Кирилл приезжает на Землю с молодой женой, всего на неделю. Федька увидел её на тумбочке в прихожей, ну и вскрыл осторожно, прочел. Потом аккуратно положил на место, и пошел собирать вещи.
Вся полиция мира не смогла бы его удержать, убежал бы. Да только тётка, словно почувствовала, пришла в его комнату поздно вечером, когда он уже с рюкзаком собирался лезть в окно, и равнодушно сообщила, что завтра берет его в космопорт — встречать Кирилла. Сказала и вышла, даже не проследив, убежит он, или нет. И он никуда не побежал — Марина никогда не врала и, если сказала, что возьмет его, значит так и будет.
Сейчас, меняя положение тела в кресле, Федька вздрогнул, представив на минутку, что отец бы не женился и не приехал на Землю, и сразу встретился с его внимательным взглядом.
— Ты чего?
— Я в туалет, можно?
— Конечно, иди, — тут же ответила Лена, а отец только кивнул.
Вообще женщины — непредсказуемые создания — он это уже понял. То они одни, то, вдруг другие. На Земле, пока их с мачехой ничто особо не сводило, всё было в порядке, но, как только отправились в путь, начались всякие советы, требования, запреты. Как раз то, что его и достало до печёнок. Словом, держался он из последних сил, удерживая язык за зубами, чтобы не то, что не нагрубить — даже не посмотреть косо на эту штучку. Отец — не Грег, снимет ремень, да выдерет — такое уже было, когда он прошлой зимой, несмотря на запрет, пошел вечером гулять по набережной — скучно одному было дома сидеть, ожидая отца с работы. Крепко ему тогда попало.
Возвращаясь на свое место, мальчик увидел, что Лена задремала, и подумал, что она его старше всего на семь лет. Не сможет он её мамой называть.
— Скучно? — тихо спросил Кирилл.
Федор мотнул головой — нормально.
— Немного осталось потерпеть, Федька. А дома тебя сюрприз ждет — и не один.
И мальчик вдруг чуть не задохнулся от этого простого слова — «дома!». И почему-то в горле встал ком, а на глаза навернулись совсем глупые слезы. И он поспешно опустил на глаза новенькие визоры, притворяясь, что очень хочет поиграть в игру. А сам стал думать — что за сюрпризы обещает отец?
На выходе из космолета Лена хотела взять его за руку, но Федька быстро сделал шаг вперед, словно не заметил. Вот еще, ему же не три года!
После посадки на паспортном контроле отца задержали каким-то разговором, а в зале ожидания эта Лена очень подозрительно обрадовалась встретившему их крепышу, назвала его Вадиком и чмокнула в щёчку. Они даже забыли про Федьку, пока чуть не в обнимочку шли к выдаче багажа. Впрочем, отец этому субъекту тоже обрадовался, сунул в руку какую-то черную коробочку в прозрачной пленке:
— Глянь, Меф, чего сыскалось! Там написано, что для Дары Морозовой. Видать, у неё эту штуку сдуру спёрли, а потом сбросили здесь, в космопорту за ненадобностью. Так что забирай, вернёшь хозяйке при случае.
— А что там? — полюбопытствовала Леночка.
— Это секрет, и никому знать не положено. Но взрывотехники, когда разобрались, долго прикалывались. А потом запечатали чин чинарём, и даже в плёнку заварили. Говорят — раритетом будет.
Федьке стало немного обидно, что на него никто не обращает внимания, но он крепился, чтобы не сотворить ничего шокирующего или не ляпнуть ничего вызывающего. А потом мир словно перевернулся. На длинной ленте подкатили вещи, не меньше пятнадцати больших упаковок и еще больше маленьких, и Леночка заторопилась наружу, буркнув:
— Тащите, мужики, приданое, а я багажник открою.
То есть его, Федьку, однозначно причислили к мужикам! И мальчишка выпрямился, принимая у отца сразу два больших чемодана. Боялся, что не справится, но они оказались не тяжелыми, да еще на колесиках.
А вот на улице ждал такой сюрприз, что из головы мигом вынесло все мысли. Федька стоял с открытым ртом перед белоснежным броневиком и не верил своим глазам. Пока Леночка не отобрала один из чемоданов и не посоветовала:
— Ты его не взглядом гипнотизируй, а руками потрогай.
Федька осторожно, всей ладонью, прикоснулся к борту, и по белой поверхности вдруг побежали строчки: «Добро пожаловать домой!» А потом возникла яхта, как у отца, и закачалась на волнах.
— Круто, — раздался рядом веселый голос папы. — Ну что, Федька? Нравится сюрприз?
