молодую жену, да и поехал к самой Хуртуях-Тас, что на нашу речь — «Каменная Старуха», о которой шла слава, что эта каменная бабушка, разменявшая пять тысяч лет, беременна. Поэтому, бездетные женщины шли к ней вымаливать детей. Вот и всадник с женой поехали к ней на поклон».
В неспешный рассказ вклинилась подружка Ызырги, её ровесница: «Есть легенда о Хуртуях-Тас. Узнав о гибели мужа — богатыря Сартакпая, она закричала и превратилась в камень».
Женщины замолкли, видимо припоминая, как в разных селениях на разные лады рассказывают одну и ту же легенду. Потом Ызырга продолжила: «Приехали они в степь к «Каменной бабушке», поклонились, дары свои привезли, и молодая женщина обратилась с молитвой, с которой бездетные женщины издавна обращались к Хуртуях-Тас:
А через некоторое время и понесла молодая жена. Только вот муж её, в походе, а присматривает за домом его брат, воин не справный, в походы не годный»
Продолжение этой истории дописывала уже Нюта буквально через считанные дни после того, как услышала начало. Посреди ночи, раздался громкий стук в столб, приготовленный там, куда планировались ворота. Мужчины, прихватив карабины, двинулись в тени стены к входу. Наталья с матерью, как лучшие стрелки, укрылись в заранее приготовленных ячейках, а всполошившегося Мууса заставили проверить, есть ли вода в роднике, что от входа в другую сторону. Ну и помчался мальчуган подальше от приезжего.
Сашка с удивлением узнал в мужчине за воротами человека, которому давал свою «сажалку». Его конь был весь в пене, да и сам мужчина выглядел настолько взволнованным, что это даже при скудном лунном свете не вызывало ни малейших сомнений. Из его отрывочной, бессвязной речи, Сергей Анатольевич понял, что тот разыскивает Богиню Исцеления. После стало понятно, что у молодой жены хозяина начались роды, и что-то не заладилась, а инейджи, так величают тут повивальных бабок, только молится великой Ымай-Идже. Нюта быстро собрала свой саквояж, с ней собралась и Лидия Васильевна, а для охраны — Сашка. Лошадок-то, кроме приведённой гонцом, у них две всего, а кое-какие навыки у санинструктора имелись.
Осмотрев роженицу, Анна сразу поняла, что неправильное положение плода и есть то самое осложнение, возникшие в процессе родов, которое становится опасным для ребенка и молодой женщины. Отдав приказ греть воду, стали готовить место для операции. Низенький местный столик с короткими ножками вымыли, выскоблили, застелили клеёнкой, и установили повыше, оперев концами о сундуки. Всех женщин, оказавшихся в доме, расставили вокруг держать светильники — масляные коптилки.
Аккуратно, словно хрустальную, богатырь Сашка уложил на столешницу роженицу. Нюта снова провела проверку, она знала, что при кесаревом сечении ребенка извлекают достаточно быстро, и у него нет времени на адаптацию к новым условиям. Новорожденному труднее приспособиться к новой среде после рождения, это ослабляет его защитные возможности и повышает риск возникновения различных заболеваний в первые несколько дней после рождения. Но сейчас речь шла о жизни младенца и матери, и она отогнала от себя любые сомнения.
Сделав роженице укол, она погрузила её в состояние сна. Рядом находились Саша и Лидия Васильевна, которые понимали её с полуслова. Когда ребенок, извлечённый из материнского чрева, заплакал, все вздохнули с облегчением.
— Мальчик, — прошептал счастливый Сашка, — вот уж не думал, что это так сложно.
Лидия Васильевна занялась младенцем. Вымыла его, укутала в чистые простынки, Нюта с Сашей заканчивали операцию, старушки-инейджи тихо молилась великой Ымай-Идже, пославшей в помощь Богиню Исцеления. Или это она сама?
Спустя некоторое время тишину нарушал не только громкий крик новорожденного, но и рвотные звуки, которые на дворе издавал Сашка. На этот раз он продержался до тех пор, пока в его помощи нуждались, и только потом естество взяло своё. А доктор тревожно слушала дыхание молодой женщины и проверяла пульс. Наркоз она, конечно, дала рискованно. Без специалиста, без контроля, на глазок. Отброшенные прочь сомнения теперь вернулись и наперебой торкали её под черепушку.
На рассвете, когда покормленный срочно привезённой кормилицей и запелёнатый повитухами малыш сладко спал, роженица очнулась. Посмотрела на доктора и спросила, что с её деточкой. По-русски, между прочим, спросила. То есть не современными словами, но понятно. Паренька тут же предоставили к осмотру и покормили — поднесли к пустым пока материнским соскам, и он даже что-то почмокал. Возможно, появилось молозиво — предвестник начала лактации. А то ведь после рождения детей таким способом молоко у женщин бывает не всегда. Только тут Нюта почувствовала себя немного спокойней — всё время ведь была напряжена как взведённая пружина.
Не зря видно от Великого Шёлкового пути, который пересекает Центральную Азию, идут ответвления, которые от Турфанского оазиса ведут в Туву, пересекая Саяны, вдоль течения Енисея, вот и зовётся тракт Кыргызским. На местных торжищах, можно купить всё: и прекрасных лошадей, и пушнину, и мускус, и ценные сорта древесины, и оружие, и изделия из золота, и серебра. Караваны из Китая, Восточного Туркестана, Согда и Чуйской долины доставляли в эти края ткани, виноградное вино, предметы роскоши и украшения. Вот и дом, в котором они оказались, очень отличается от всего, что они видели доселе.
Они в просторной комнате с высоким потолком. Высокие узкие окна закрыты рамами, затянутыми тканью, пропускающей свет, но не изображение. Шелк? Возможно. Та стена, что обращена внутрь дома и вовсе не стена, а печь, рядом с которой проходы ведут в другие помещения. Мебели в нашем понимании нет. Знакомый столик на низких ножках, несколько сундуков. Пол покрыт кошмой, на которой она своими сапогами оставила немало следов. А вот и Сашкины слоновьи отпечатки — будет у здешних женщин много хлопот.
Стены тоже завешены войлоками, свалянными из разноцветной, крашеной шерсти так, что образуется орнамент. Контуры его смазаны, но это не портит впечатления. Тут весело днём и уютно ночью. А ещё на стенах развешены красивые сумки и мешки, украшенные вышивкой бисером, или ткаными узорами.
Вышла наружу. Сашка греет лицо в лучах восходящего солнца и валяет Туки — собаку недисциплинированную, увязавшуюся за ними без зова. За что пса привязали и не отпускали, чтобы не мешался. А еще, Нюта вспомнила, что на глазах у всего здешнего собачьего сообщества этот самый Сашка этого самого Туки взял за шкирку, словно котёнка, и оттрепал, потряхивая и строго отчитывая. Поэтому, видимо, ни одного местного пса в наблюдаемом пространстве нет. И людей тоже. В подростке-ретривере уже пуда полтора.
— Да, уж, санинструктор, напугал ты вчера мирных жителей, когда вразумлял питомца, — доктору заметно спокойнее.
— Четвероногих, каюсь, я впечатлил. А вот люди попрятались от тебя. Ты вчера у них на глазах человека зарезала, а потом всю ночь через руку вливала в неё жизнь. Они же напуганы до полусмерти.
— Не могла я обойтись местной анестезией. И без того растерялась, еле дрожь в руках уняла.
— Да, — усмехнулся парень, — выглядела ты такой же растерянной, как торпеда на боевом курсе. Они же каждый жест твой ловили, угадывая желания и намерения. Ты и сейчас для них — божество. Вот пожелай что-нибудь вслух.
