тихо заверяла, что ей интересно, и спрашивала про маршала Савиньяка и генерала Хейла. Чарльз отвечал, пока не появлялась баронесса и девушка с радостной улыбкой не устремлялась к ней, оставляя кавалера наедине с его глупостью.
– Чарльз, если идет ураган, так и скажи. Я шляпу поправлю.
– Какой, к кошкам, ураган?!
– Не знаю… Но уж больно физиономия у тебя серьезная, сейчас предсказывать начнешь.
– Начну. У одного драгуна есть отличная возможность получить по шее.
– Ужасно, – вздохнул Бертольд, и оба с некоторым облегчением рассмеялись. Они пробирались сквозь толпу и болтали, пока не услышали гулкий, заглушающий гомон толпы рев. Ужас Виндблуме и Мельникова луга отдавал команды сотне ополченцев, развлекавших народ показом своей невысокой, прямо скажем, выучки.
Мараги старались, это было видно. Пыхтели, сбивались с шага, деревянные мушкеты и алебарды сталкивались и цепляли друг друга, но ополченцы с малиновыми шарфами горели решимостью постичь воинскую науку, а их наставник – превратить вчерашних мельников и молочников в «примерных фоителей». Когда-нибудь.
– Зомкнись!
Раскрасневшиеся ученики бросаются к учителю, будто цыплята к наседке. Быстро и беспорядочно.
– Фперед!
Нестройная шеренга послушно катится на зрителей. Белобрысый парень задевает пузатого дядьку. Падают оба, на них налетает третий, худой и длинный.
– Зтой! Таких уфальней дриксы пинками за Фибору фыгонять будут. Фы мараги или ленифые утки? Фперед – это значит на фрагов… Кругом!
Стук и скрежет учебных деревяшек, усердное сопение, но никто не свалился, только давешний длинный не удержал оружие.
– Пфе! Ты убитый есть. Фон! Алебарды – к бою! Я есть фарит. Убифайте меня.
Одолеваемая сомнениями щетка из алебард, вихляясь, ползет на одинокого ветерана. Скалится двуглавый кот на шлеме, смеются и подбадривают новобранцев зеваки. Длинный украдкой подхватывает свою алебарду и пристраивается сбоку.
– Фыходцы не фоюют! – рычит вредный старец. – Фон есть фон!
«Воскресший» не слушает, упрямо топает рядом с пузатым.
– Это Эрих из Гёрлиц! – кричат из толпы. – У него невесту убили… Ох и девчонка была!
– Эрих-выходец, уведешь варита?
– Лучше четверых!
– Зтоять! – В руке воителя блестит нечто чудовищное. Шестопер. Дриксам на Мельниковом лугу хватило алебарды, но во Франциск-Вельде барон не убивал, а воодушевлял. – От фас зейтшас остались бы глюпые фоспоминания! Мне шестьдесят дефять лет, но я…
Чарльз не видел, что творил Ульрих-Бертольд в бою, ему только рассказывали, вот Йоганн, тот видел все, когда шел сквозь дриксенский строй, сперва рядом с братом, потом – один… А «Фперед!» и «Зтой!» продолжались. Раз за разом. По кругу. Катершванц блистал шлемом и брызгал ядом, ополченцы потели, народ вокруг наблюдал с интересом, упрямый Эрих окончательно стал «Выходцем», но алебарды цеплялись друг за друга все-таки реже, а при поворотах никто не падал.
– Им бы для начала парней Трогге догнать. – Бертольд завертел головой в поисках разносчиков морса. – Боевого духа и упорства больше, чем умения.
– Догонят, – откликнулся Чарльз. – Пара недель хорошей муштры и с десятком обозников справятся. Леворукий, совсем забыл… Надо бы поискать Придда.
– А чего его искать? Он обещал баронессе к ужину добыть какие-то корешки. Ты что, не помнишь?
– Нет, – соврал нуждавшийся не в Придде, но в поводе Давенпорт. – Ну, баронесса так баронесса… А где она может быть?
– Естественно, рядом с мужем, муж, естественно, рядом с пушками. Ну а Мелхен, естественно, рядом с баронессой… Тебя проводить, или драться будешь?
2
Нареченный Куртом желал девочку, и Мэллит просила Луну услышать и исполнить. Красота девушки сплетена из красоты матери и любви родителей, а душа – из отцовского сердца и радости, что дарована дому. Гоганни слышала, что ее мать затаила обиду на отца, вот рожденная без счастья и не развязала пояс невесты, а ведь ее сестры были и веселы, и прекрасны.
– Иволга ты моя. – Рука роскошной легла Мэллит на голову, стирая воспоминания, будто пыль. – О чем задумалась?
– О том, как красиво дитя, когда к красоте матери прибавляется ее счастье.
– У вас такая примета? – Улыбка была полна солнца. – Курт, мне это нравится!
– Точное наблюдение, и у красоты будет имя. Юлиана… Мелхен, тебе нравится это имя?
– Да! – Мэллит улыбнулась, словно вдыхая аромат роз и ощущая на губах сладость дыни и абрикоса.
– Значит, решено. – Нареченный Куртом провел ладонью по телу жены от плеча до чрева. – Мы с Мелхен будем звать малышку Юлиана, даже если ты заупрямишься. Дорогая, я написал регенту о том, что мы с тобой желаем удочерить Меланию.
– Курт! – Названная Юлианой дважды по два поцеловала мужа в щеки. – Курт! Ты всегда знал, что мне подарить!.. Но ты и себя не обидел, тебе будет не так досадно, когда у тебя появится еще один сын.
– Юлиана!
– Я знаю, что говорю! Мне снился огурец, и потом… Мелхен, тебе о таком слушать рано… Ты хочешь быть нашей дочкой?
– Ни… Я не приношу счастья.
– Что за чушь? Только и делаешь, что приносишь. Курт, скажи ей, что ты куриный суп не ел даже ради меня! Тебе ведь нравится?
– Несомненно.
– Мы вчера нашли нужные травы, но секрет еще и в том, что делать с тушкой. Мелхен – чудо! Она должна быть очень счастлива… Курт, ты ведь согласен?
– Конечно, но нам нужна еще одна дочка.
– Не все сразу, еще год ты потерпишь… Мелхен, а как бы ты назвала братика?
Войти дочерью в добрый дом, пригубить чужого счастья… Разве может быть такое? В Талиге у многих большие сердца, иначе почему в них пускают чужих? Мэллит тронула дареную звездочку и твердо сказала:
– Курт. И пусть он повторит отца.
– Курт у нас уже есть. Курт, Михаэль, Франциск, Штефан, Георг, Александер… Я раньше думала, что нам нужен Вольфганг, но… Курт, как ты думаешь? Правда, Вольфганг нам больше не подходит?
– Да, милая. Тебе не кажется, что пора к столу?
– Сейчас… Мне всегда нравилось имя Норберт, но оно теперь принадлежит Катершванцам, так назовут первенца Йоганна. Мелхен, думай!
– Капитан Давенпорт рассказывал про маршала. Он разбил ваших врагов, и его зовут Савиньяк.
– Лионель… Лионель Вейзель. Неплохо… Но, Курт, тебе ведь не нравится, как он поступил с пушками?..
– Дорогая, мне нравится имя Герман, и мне нравится генерал Ариго. Он очень способный человек.
– Надо бы, чтоб его звали иначе. – Нареченная Юлианой встала и взяла передник. – Курт, ты же знаешь, я забыла всех кавалеров, увидев тебя, но это не значит, что их у меня не было. Одного звали Герман.
– Так были и другие? – Опередив Мэллит, нареченный Куртом завязал за спиной жены атласные ленты. – Душа моя, напомни, как еще мы не назовем моего сына.
– Людвиг, – роскошная щурила глаза, как кошка, которую гладят, – Николас, Конрад, Курт… Это был другой Курт… Рудольф…
– Надеюсь, это был другой Рудольф?
