сесть, но сидеть без опоры драгуну трудно. Метнулась, изо всех сил вцепилась в плечи, потянула, приподняла, упираясь в широкую спину всем телом. Нареченный Бертольдом лихорадочно возился со своим оружием, он не успевал, но у прохода встали двое «лиловых», они не пускали тех, кто рвался в щель меж повозок, только другие уже текли по тропе, как двинувшаяся вспять река.
Мэллит, Бертольду, тем, кто лежал выше, на площадке, куда утром поднималась гоганни, грозили те, кто дрался с людьми первородного, но большинство раненых были возле тропы, и их никто не защищал. Никто, кроме… Нареченная Юлианой прижималась спиной к затянутому полотном краю последней повозки, держа в отведенных назад руках дымящийся черпак, а дальше, у котлов, застыли певицы, и тоже с черпаками.
– Сиди… Сиди… Я… сейчас!
Один пистолет, один выстрел… Драгун еще не был готов, а первому из дриксов до роскошной оставался лишь шаг; Мэллит оставалось лишь смотреть или закрыть глаза, ожидая уже своей судьбы.
– А ну вон, уроды! – Роскошная ахнула и развернулась, выплескивая содержимое черпака в лица набегавших. – Агмар-рен!
– Вот вам… жрите!
– Шпарь гусятину!!!
– А-у-у-у-у-о-о-о-о!!!
Такого крика Мэллит еще не слышала. Трое страшных выли, хрипели, катались по земле, ведь они бежали первыми, и им досталось больше других. Еще один, стоя на коленях, судорожно тер лицо, он ревел громче осла и рычал злее пса. Уцелел лишь бежавший последним; бранясь, он отпихнул в сторону обваренного, желая броситься на женщин, но пистолет в руке драгуна теперь был готов.
Снова «Гра-а-а-ах-х», дрикс складывается пополам, роняя мушкет. Певицы кидаются вперед, они кричат и бьют черпаками подставленный затылок, потом еще раз и еще. А роскошная… она поднимает с земли большую шпагу и вонзает в так и не вставшего с колен.
– Супчик… – шепчет драгун, – с гусятинкой…
Пистолет падает наземь, а нареченный Бертольдом валится назад, на сидящую у него за спиной Мэллит. Тяжелое тело не дает встать, но она и так видит, как заслоняет роскошную вновь сменивший полотно на сталь Герхард, как ищет добычу его клинок. Все больше женщин хватает черпаки, и кипящий суп находит себе новые жертвы. Кричат марагонки, кричат обожженные, отшатываются, закрывают лица те, кто понял опасность, но долго это продолжаться не может – вот один дрикс прорвался сквозь заслон, другой… Падают под их ударами не отступившие певицы, падают пытавшиеся помочь женщинам раненые; враги все прибывают, но им навстречу спешат те, кто не участвует в бою. Они стары, юны, слабы и не умеют владеть оружием, но они бьются. Не уступая в ярости и презрении к смерти, они превосходят числом, а сверху уже бегут ополченцы, опускают мушкеты, бьют по тропе. И пушки… Они продолжают стрелять.
– Как вы тут? – спрашивает долговязый с малиновым поясом, и Мэллит отвечает:
– Деремся.
5
Этот сумасшедший Валентин так и остался стоять впереди всех, завернув даже кинувшихся к нему «лиловых». Стоял и ждал. Серый ковырял копытом землю и недовольно прижимал уши – мертвые тела, конское и человеческое, жеребца несколько раздражали, но Придд не сдвинулся ни на шаг.
Дриксы подъезжали очень медленно, пристально всматриваясь не только в одинокого полковника, но и в выстроившихся вдоль промоины кавалеристов. Оружие было обнажено у всех, однако никто не спешил пускать его в ход. Одни ждали, другие приближались, будто звери, еще не решившие, драться им или уходить. Сотня шагов, сорок, двадцать… «Лебединые каски» останавливаются, расступаются, пропуская еще одного генерала еще на одном сером жеребце и с ним пару младших офицеров. Так вас, друзья дорогие, трое? Это повод… Чарльз уже трогал коленом измотанного коня, когда справа от строя отделился Йоганн. Валентин этого или не видел, или не возражал, а может, не желал оборачиваться в присутствии дриксов.
Генеральский зильбер изогнул шею колесом, уходя за поводья. Его наездник коротко наклонил голову. Еще не старый, с седыми висками, он чем-то напоминал Стоунволла.
– Не ожидал встретить лиловый эскадрон здесь.
– Простите, господин Рейфер, но разве, будучи на Мельниковом лугу, вы ожидали встретить нас у Болотного кургана?
Дрикс заговорил на талиг, Придд ответил на дриксенском, дрикс сдерживал зильбера, поводья мориска свободно провисали. С юга, напоминая о сражении, доносился приглушенный треск выстрелов, изредка прорезаемый гулкими ударами пушек. Лагерь держался, а они, перебив одних «гусей», болтали с другими. С врагами, которых следовало прикончить или, по крайней мере, задержать. Это было почти предательством, и рука сама тянулась к ольстре, но что-то подсказывало – не спеши, не надо…
– Болотный брал не я. – Рейфер остался верен чужому языку, возможно, из-за адъютантов. – Однако в рапорте фок Гутеншлянге ваше появление названо неожиданным. Впрочем, оно мало что меняло.
– О том, что произошло, мы знаем. О том, чего не случилось, можем лишь гадать. Приношу свои извинения, говоря «вы», я имел в виду вашу сторону в целом.
– Вы меня знаете, а я хочу знать человека, столь склонного к неожиданным появлениям.
– Полковник Придд. Сударь, неожиданности сегодняшнего дня вынуждают нас решить, кто мы друг другу. У Эйвис подобный вопрос не стоял, но здесь, – шпага Валентина указала на юг, – идет сражение, и наше место или… с вами, или там. Тех, кто нам противостоит, я счел бы дриксенцами, если б не их знамена и не наш разговор.
Они говорили, а рейтаров потихоньку прибывало; пока их все равно оставалось меньше раза в полтора. На поле. Сколько «гусей» в лесу, знали лишь сороки и Леворукий. Рейфер слегка отпустил поводья.
– Я отвечу, – пообещал он, – но прошу вас, сперва удовлетворите мое любопытство. Фок Греслау был полностью беспомощен, уже без охраны, а ваши люди – рядом и в немалом числе. Мы воюем не один век, сложились определенные правила, а ваша семья всегда была привержена традициям. Почему вы даже не попытались взять в плен оказавшегося в вашей власти генерала?
Да нельзя было эту сволочь оставлять в живых, нельзя, и всё! С чего он так решил, Чарльз объяснить не мог, но придавленный конской тушей труп непонятно почему успокаивал, невзирая на живехонького Рейфера и полный неопределенности лес.
– Сударь, по некоторой причине, полагаемой мною веской, упомянутого фок Греслау следовало убить, едва это стало возможным. Могу вас заверить, что ни звание, ни подданство покойного на мое решение никоим образом не повлияли… Кажется, вам хотят что-то сообщить.
Отделившийся от строя офицер в криво сидящей шляпе был бледен, как покойник, и, когда он развернул коня, Чарльз понял почему. Голова парня была перевязана, причем кое-как.
Придд вежливо заставил мориска попятиться, оставляя Рейфера наедине с подчиненным. Доклад вышел коротким, генерал кивнул и заставил зильбера переступить фок Греслау и его коня. Дриксов все еще было меньше, пушки все еще били.
– Вы правильно начали, полковник, – веско сказал Рейфер. – Так и продолжайте. Никаких пленных, по крайней мере сейчас. Китовники уже рядом, они пока не знают, что опоздали, и не знают, что мы тут. Как бы это ни было странно и печально для меня, но я вынужден атаковать их, а не вас. Прощайте.
– Одну минуту. Сударь, вы напомнили о традициях, и мы сошлись на том, что враги рознятся между собой и порой случаются удивительные перемены. Если вам что-то известно о судьбе пропавшего во время урагана теньента Сэ, я прошу мне об этом сказать.
– Я ничего не слышал, но я узнаю. Если мне представится возможность. Вилли, сигнал!
Рейтары, даже не оборачиваясь на талигойцев, заворачивали коней, где-то в глубине строя запела труба.
– Это действительно «к атаке» есть. – Йоганн повернулся к Придду: – «Китоватые», кто это?
– «Китовники». Те, на чьих знаменах кит, видимо, Торстенов. Я ошибочно принял его за рыбу. Что ж, возвращаемся… В нашу сторону шли два батальона, будем осторожны.
Они были на середине склона, когда внизу из леса, сразу по нескольким тропинкам, хлынула кавалерия. Сколько, было не разобрать, но Рейфер не обманул, дриксы в самом деле атаковали дриксов. Вернее, это мушкетеры в сером тут же по появлении земляков «приветствовали» их слаженным залпом.
