Титов нахмурился. Он был бледен, и его тело по-зимнему светлое.
— Он тренировался в зале, — тихо сказал Борису Петр Петрович. — Ему будет трудно работать на воздухе. Он быстро устанет…
Борис молча кивнул.
Борис не волновался. Борис был спокоен, совершенно спокоен, но его жгло нетерпение, и холодное бешенство росло в нем, и хотелось скорее ударить Титова, скорее начать бой.
Петр Петрович вложил в рот Борису шину[51]. Шина была влажная. Холодная резина приятно освежала рот.
Бойцы сняли халаты. Борис был бронзовый от загара. Титов казался совсем белым. Черные перчатки и черные трусы еще больше подчеркивали белизну его тела.
— Ну, Борис, — сказал Петр Петрович. — Ну, Борис, только не горячись…
Ударил гонг, и на трибунах стало удивительно тихо. Где-то за оградой прозвенел трамвай, и громко чирикали воробьи на деревьях.
Титов медленно шел из своего угла. Он низко нагнулся. Он был совершенно закрыт и смотрел исподлобья. Его большое лицо было почти все скрыто белым плечом и черным шаром правой перчатки.
Сразу с ударом гонга Борис бросился вперед, и он слышал, как зазвенел трамвай, и потом он начал бой. Он ударил Титова левой. Титов принял удар на перчатку. Удар громко хлопнул. Борис ударил правой в корпус. Титов закрылся, не отвечая на удар. Борис продолжал атаку. Черные кулаки мелькали в воздухе. Титов отступил, нырнув вправо, но Борис настиг его прямой левой и теснил его и плясал так быстро, что Титов не успевал поворачиваться. Борис был как бешеный. Он ни о чем не думал. Его кулаки работали скорее, чем он успевал думать. Ноги работали прекрасно и неутомимо. Титов несколько раз попал в Бориса. Борис смутно почувствовал боль, но не остановился. Он шел, шел вперед и гонял Титова по рингу.
На второй минуте Борис попал левым крюком Титову в подбородок. Титов зашатался. Борис прыгнул к нему и ударил еще раз левой и потом правым крюком в подбородок с другой стороны.
Титов сделал два шага в сторону и упал на колени.
Рефери бросился к Борису. Борис отошел в дальний угол. Рефери начал считать:
— Раз… два… три… четыре…
Секундометрист отбивал счет деревянной рукояткой молотка. Борис ждал в своем углу, нагнувшись вперед и слегка раскачиваясь на полусогнутых ногах.
Титов поднял голову и прямо посмотрел на Бориса. Лицо Титова было совершенно белое, и страх был в его глазах. Страх и животная злоба были в его глазах.
Он встал при счете «восемь». Борис кинулся на него.
Титов попробовал спастись в клинче, до Борис отскочил в сторону и ударил левей так сильно, что Титов снова зашатался. Тогда Борис погнал его в угол. Титов метался под ударами Бориса. Он ничего не мог сделать. Все движения его были беспорядочны и растерянны.
Борис кружился по рингу и бил, бил не переставая, все ускоряя темп боя. Темп боя был просто дьявольский.
Раунд кончился. Титов, шатаясь, пошел в свой угол.
Титову показалось, что перерыв продолжался не больше десяти секунд. Титов был как пьяный. Он шумно дышал, широко раскрывая рот.
Секунданты возились с Титовым.
Он ничего не чувствовал.
Он попросил пить. Один из секундантов вынул у него изо рта шину и дал ему выпить немного воды.
Когда Титов пил, его зубы стучали о край чашки. Ему показалось, что вода теплая, и хотелось пить еще, но перерыв кончился. Он встал на ноги.
Борис быстро шел к нему. Борис опустил руки и шел прямо на него. Титов вдруг рассвирепел, хрипло выругался и кинулся навстречу. Он ударил изо всей силы левой рукой и промахнулся. Он хотел ударить правой в коричневое лицо Бориса, он уже поднял правую руку и повернулся к Борису, но вдруг лицо Бориса куда-то исчезло, и все пропало, и он услышал какой-то мягкий, глухой звук, и чем-то черным заволокло все перед глазами.
Борис ушел от удара. Кулак Титова просвистел перед самым лицом Бориса. Борис сделал короткий, быстрый шаг и вместе с шагом коротко ударил левой.
Титов выпрямился и боком упал на веревки. Его голова легла на нижнюю веревку. Он дышал с трудом. У него было такое лицо, будто он спит и видит страшный сон и никак не может проснуться. Его левая рука локтем уперлась в пол, и кулак медленно опускался.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
— Завтра я пойду к Маше! Завтра я увижусь с Машей! Мне ничто не может помешать, и я пойду к ней утром, и она обязательно будет дома, и я увижусь с ней…
Борис говорил с самим собой. Он говорил вслух. Голос его звучал глухо в пустой комнате.
После боя Петр Петрович и Андрей проводили Бориса до дома. У Андрея был такой вид, будто ему хочется сказать что-то. Борис очень хотел спросить Андрея о Маше. Они так ничего и не сказали друг другу.
Когда Петр Петрович с Андреем ушли, Борис сразу разделся и лег в постель. Он не устал, он почти совсем не устал, но ему хотелось спать. Он лег в постель и вытянулся на спине. Вот тогда он и произнес речь о свидании с Машей. Он улыбнулся, говоря это. Потом он лег на бок, колени поджал к самому подбородку и свернулся клубком.
«Как в детстве», — подумал он, засыпая. Он сказал еще раз совсем тихо:
— Завтра я увижусь с ней…
Засыпая, он видел светлое небо за окном. Где-то прозвенел трамвай. Он вспомнил о бое с Титовым и уснул.
Ему ничего ни приснилось в эту ночь.
Он проснулся рано и сразу вспомнил о Маше.
— Я увижусь с ней сегодня! — сказал он и вскочил с постели.
В дверь постучали.
Он надел трусы и подошел к двери.
— Кто?
— Вам письмо, товарищ Горбов.
Сосед по комнате, пожилой человек, бухгалтер какого-то учреждения, стоял в коридоре. Он был без пиджака. Голубые подтяжки болтались у него на боках. Он держал в левой руке электрический чайник и в правой руке конверт и квитанцию.
Он смотрел на Бориса из-под очков, нагибая голову и улыбаясь.
— Вот здесь нужно расписаться, — сказал он. — Заказное письмо. Почтальон ждет на кухне. Вы победили вчера?
— Да. Я выиграл вчера. Вот, пожалуйста, отдайте почтальону. Спасибо вам.
— Пожалуйста. Всего хорошего.
Борис захлопнул дверь.
— Я увижусь с Машей сегодня, — сказал он шепотом. — Я сегодня увижусь с ней!
Он сел на кровать и разорвал серый конверт с неясным лиловым штампом. Он разорвал конверт и вынул небольшой листок. Он три раза прочел короткий текст, раньше чем смысл написанного стал ему ясен. Это была повестка из Военного комиссариата.
«Немедленно по получении сего явиться в Райвоенкомат…»
