рваный сапог промок насквозь, но он ничего не замечал.
— Аман[18], Кутан! — весело крикнул Алы, ударяя его по плечу.
Кутан вскочил и схватился за винтовку.
— Что сидишь здесь? — спокойно сказал Алы.
Не обращая внимания на движение Кутана, он лег на камни, чтобы напиться.
Кутан дернул плечом, забрасывая винтовку на спину, и сел снова. Алы напился и встал.
— Ну, что сидишь? Что думаешь, — спросил так же спокойно.
Не глядя на него, Кутан тихо сказал:
— Коня увели у меня. Все обыскал — нет коня…
Алы покачал головой и зачмокал губами:
— Хороший конь был?
— Чужой. Казенный. Отряда конь был. И седло казенное. Где седло возьму? Как отвечать буду теперь? — крикнул Кутан, сжимая кулаки.
— Плохо, плохо, Кутан, — осторожно заговорил Алы. — Урус разозлится. Урус сильно сердиться будет. В отряде лошадей мало, лошадь дороже, чем молодой киргиз, для уруса. Урус расстрелять может тебя. А? Как ты думаешь?
Кутан схватил Алы за руку.
— Нет, не расстреляют, — сказал он нерешительно.
— Ну, не расстреляют, тогда хорошо, — спокойно ответил Алы. — Я ухожу. Кош, Кутан, кош! — и Алы повернулся и пошел обратно по тропинке.
Через несколько минут Кутан догнал его.
— Подожди, Алы, — заговорил он, задыхаясь. — Куда идешь? В Кую-Кап идешь?
Алы молча кивнул. Правой рукой он под складками халата сжал рукоятку револьвера.
— Мамушка как живет? Брат, сестра как живет? Скажи, Алы.
Слезы текли по лицу Кутана. Он схватил Алы за плечо.
Алы высвободил плечо.
— Слушай, Кутан, — тихо и медленно сказал он, — идем со мной в Кую-Кап. Старое позабудь. Отцу джигиты нужны. Отец примет хорошо тебя, коня хорошего даст тебе, патронов даст — винтовка ведь есть у тебя. Юрту рядом с моей поставишь. Идем!
Кутан молчал, опустив голову.
— Или вернешься? Урус не похвалит за коня! Урус шашку вынет, и раз и нет Кутана…
Кутан молчал.
— Не хочешь? — Алы злобно сощурился и плюнул. — Не джигит — баба ты, Кутан, — сказал он и быстро пошел прочь.
Солнце скрылось за горами. Небо пылало. Черные тени легли на тропинку.
— Я иду, Алы! — крикнул Кутан и побежал, придерживая винтовку.
6
Командир отряда поехал проверять караулы. Люди, усталые после перехода, спали, он никого не хотел будить и поехал один. Солнце зашло недавно. Наступила южная ночь. Тропинка еле заметно светлела впереди. Деревья, кусты и горы вокруг совершенно тонули во мраке. Иногда из темноты внезапно возникала корявая ветка, низко нависшая над тропинкой, и всадник едва успевал пригнуться. Звезды сверкали в черной глубине неба. Тишину нарушали только журчание бесчисленных ручейков и звонкий стук копыт лошади, осторожно переступавшей по каменистой тропинке.
Командир ехал по направлению к горам. В караул на эту тропу он послал молодого киргиза. Мальчик с бараном. Тот самый, который первым вышел из толпы и записался в отряд. Наверное парень надежный.
Хотя караулы надо бы проверить пораньше. Мало ли что может быть в этих горах проклятых. Как тут пройти, не знаешь, а надо не только пройти, но и драться. Ровное место — там все понятно, море, степь — похоже. Делать что — известно. А тут, черт его знает…
Сбоку блеснул огонь, и оглушительно грянул выстрел. Командир почувствовал удар, будто наткнулся на толстую ветку, и острую боль в груди. Падая с коня, он сильно разбил голову о камни и, кажется, вывихнул руку. Испуганный конь ускакал. Цокот копыт замер вдали. Командир попробовал подняться, но вдруг из горла хлынула кровь. Хрипя и задыхаясь, он упал лицом вниз.
Он чувствовал, как его перевернули на спину, и смутно видел бородатое лицо, низко склоненное над ним. Странное оцепенение сковало тело командира. Он напряг все силы, стараясь поднять руку, но смог только слегка пошевелить пальцами. Тяжелый туман плыл перед глазами.
Лунный свет скользнул по лезвию широкого ножа.
Больно командиру уже не было.
7
Джигиты развели костер и сварили мясо. За едой разговоров не было. Еще раньше, по дороге, Алы выспросил у Кутана все про отряд: сколько людей, сколько лошадей и винтовок, хорошие ли проводники и довольны ли люди командиром? Кутан все рассказал. Теперь на него не обращали внимания. После еды джигиты пили кумыс и тихо говорили о делах банды. Кутан лежал в стороне, внимательно прислушиваясь. Алы дремал возле костра, прислонясь спиной к дереву, опустив голову и раскрыв рот.
Костер догорал. Красный мигающий свет вырывал из темноты кусок раскосого лица, морду лошади, войлочную расшитую шапку и играл на дулах ружей, кинжалах и пистолетах. От яркого света темнота вокруг еще больше сгущалась.
Кутан первый услышал хруст веток и тяжелые шаги. Он вскочил, звякнув затвором. Джигиты схватились за винтовки. Алы проснулся и вынул револьвер.
В круг света вошел человек. Это был Петренко.
— Селям алекюм, — глухо сказал он, садясь к огню.
Джигиты молчали.
Алы играл револьвером и кривился. Не отвечая на приветствие, он спросил:
— Ну, как?
Петренко заговорил по-русски. По-русски понимал один Алы. Он слушал внимательно и кивал головой.
Потом Петренко распахнул свой овчинный тулуп и показал никелированный револьвер и красивую шашку, заткнутую за ремень.
Кутан вздрогнул. Он узнал оружие командира отряда.
Ножны шашки были отделаны серебром.
— Отдай мне, — сказал Алы, протягивая руку.
— Убери лапы, — оскалился Петренко. Он длинно и зло выругался по-русски и лег к костру, вытянув ноги.
Кутан заметил, что сапоги его забрызганы кровью.
Алы вскочил и отошел в темноту.
Потом Кутан видел, как он бесшумно сзади подошел к Петренко и поднял револьвер. Джигиты сидели молча и не смотрели в ту сторону. Лицо Алы оставалось в темноте, и Кутан не видел его.
Горное эхо долго повторяло звук выстрела. Петренко приподнялся и упал в костер. Алы ногой перевернул труп и плюнул ему в лицо.
Джигиты отвязали лошадей.
