славой, поскольку предоставляла отдых от городской суеты, время для неторопливых размышлений или для беседы с попутчиками. Сегодня в вагонах «Amtrak» царит какофония — все, не понижая голоса, разговаривают по мобильным телефонам. По требованию пассажиров компания ввела «тихие вагоны», в которых пользоваться мобильными телефонами запрещено.
Положение не улучшается, но ухудшается. Молодые американцы проводят значительно больше времени за телевизором и в Интернете, нежели представители других возрастных категорий. Они также менее активны политически; для них значительно важнее материальное благополучие и комфорт. По мере взросления этого поколения и ухода из жизни более старших уровень гражданской активности населения рискует упасть намного ниже текущего. Как заметил Патнем, «наибольшая социальная деградация ожидает впереди».[463]
Сокращение «социально-политического капитала» США объясняется влиянием цифровых технологий не только на гражданскую активность населения, но и на качество управления. Американцы проявляют меньше интереса к общественной деятельности потому, что у них есть другие занятия, и потому, что они теряют веру в общественные институты и ощущают нарастающую нестабильность политической системы. В 1960-х годах трое из каждых четверых американцев доверяли своему правительству и считали, что оно в целом действует в интересах населения. К 1990-м годам сложилась ситуация, полностью противоположная описанной выше: трое из каждых четверых американцев не доверяли правительству.[464] Дэвид Брукс так сформулировал беды американской политики: «Сегодня большинство из нас не желает вмешиваться в политику, поскольку она представляется нам „отвратительными партийными штучками“. В результате большая часть населения отстранилась от общественной жизни и научилась взирать на все, что не касается их непосредственно, с безразличием, если не с презрением. Мы допустили, чтобы наши политические воззрения исказил псевдоцинизм, утверждающий, что все политики — лжецы, а общественная деятельность — сплошная симуляция. Опросы общественного мнения демонстрируют, что мы утратили веру в общественные институты и во многие частные организации».[465]
Несмотря на некоторые преувеличения, картина, нарисованная Бруксом, подтверждает опасения многих американцев. И здесь, как и в других случаях, в немалой степени сказывается влияние информационной революции.
Средства массовой информации, в особенности — телевидение, подменили собой муниципальные советы в качестве арбитров американской политики. Доступ к общественным учреждениям требует доступа к радиоэлектронным волнам, каковые, в свою очередь, требуют значительных средств. Цифровая эра усилила эти тенденции, породив множество новых каналов, большинство которых вещает истерически и круглосуточно. Медиа-консультанты и руководители PR-отделов незаменимы для создания видеоряда и текста, причем оплата их деятельности также включается в цену борьбы за тот или иной выборный пост. Таким образом, «обхаживание» корпоративных доноров и организация пропагандистских кампаний стали сегодня ключевыми элементами — возможно даже, единственными — успеха в сражениях за выборные посты и залогом победы в политическом соперничестве. Во время президентских выборов 2000 года Буш и Гор потратили на предвыборную кампанию 187 миллионов и 120 миллионов долларов соответственно. Наибольший процент этих средств был истрачен на телевизионную рекламу. Майкл Блумберг израсходовал 69 миллионов долларов личных средств на успешную кампанию по выборам мэра Нью-Йорка в 2001 году. Вдобавок расходы на пропаганду постоянно растут. По оценкам экспертов, общий расход средств в предвыборных кампаниях 2000 года (президентские выборы и выборы в Конгресс) составил 3 миллиарда долларов; в 1996 году было израсходовано 2,2 миллиарда, а в 1992 году — 1,8 миллиарда долларов.[466]
Роль денег в политике превращает «состязание в идеях и характерах», как выражались отцы- основатели, в деловое соперничество. Успех кампании зависит не столько от выработки политической платформы и умения прислушиваться к советам избирателей, сколько от нахождения средств — или использования личного капитала — и найма профессиональных политтехнологов и медиа-консультантов. Связь между корпоративным капитализмом и цифровыми технологиями обеспечивает последующее лоббирование корпоративных интересов, подвергая опасности принцип «один человек — один голос» и уменьшая желание электората идти на избирательные участки. Рассмотрим, к примеру, крах компании «Enron» (2001–2002 гг.). Трудно сохранять веру в корпоративную Америку, когда выясняется, что руководство «Enron» — или той же «WorldCom» — столь откровенно обманывало своих работников и акционеров. Трудно сохранять веру в правительство, когда выясняется, что 218 из 248 сенаторов и членов Палаты представителей, которые работали в комиссиях по изучению деятельности «Enron», получали на выборах солидную финансо вую поддержку со стороны как самой компании, так и ее аудиторской фирмы «Arthur Andersen».[467]
Проникновение в политику корпоративных средств воодушевляет и даже вознаграждает тех людей, которые профессионально манипулируют этой системой, а также разочаровывает тех, кто придерживается традиционалистских воззрений на республиканскую форму правления и гражданскую ответственность. Отнюдь не случайно американские политики часто оказываются замешанными в громких скандалах — ведь они-то как раз и извлекают выгоду из нынешней политической ситуации. Также не случайно нынешние подобия Ли Гамильтона, Сэма Нанна, Нэнси Кассбаум и Дейла Бамперса добровольно уходят из политики — эти люди принципиально не желают идти на компромиссы с собственной совестью. Тенденции весьма тревожные, особенно если вспомнить слова Джеймса Мэдисона, который надеялся, что американская система правления «позволит найти среди народной массы самых честных и благородных ее представителей».[468]
Политики и эксперты регулярно признают урон, наносимый американской политике финансированием избирательных кампаний. Джон Маккейн как сенатор и как кандидат в президенты активно выступал за реформирование существующей системы. Влиятельные фигуры, подобно бывшему сенатору Бамперсу, подтверждают, что «фактор денег — важнейшая помеха на пути хорошего правительства».[469] Тщетные попытки исправить ситуацию предпринимались на протяжении многих лет; наконец в 2002 году был предложен закон о недопустимости использования корпоративных средств на выборах в Конгресс. Впрочем, чтобы закон был принят, его разработчикам пришлось ограничить масштабы реформы.
Даже сторонники закона признавали, что он «в крайне малой степени сократит влияние больших денег» и «едва скажется на чудовищных предвыборных расходах».[470]
Проникновение в американскую политику частных капиталов и цифровых технологий также сказалось на ведении бизнеса в самом Вашингтоне. За последние три десятилетия существенно возросло количество лоббистских групп. «Работодатели» лоббистов каждый день приходят на Капитолийский холм, вооруженные посулами денег и голосов.[471] Новые ассоциации открывают в Вашингтоне свои офисы, исходя из соображений, что ныне влияния добиваются в столице, а никак не по стране в целом. Члены этих ассоциаций платят членские взносы, встречаться на собраниях от них никто не требует. Социальные протесты профессионализировались и бюрократизировались. По мнению политолога Рональда Шейко, вместо привлечения в свои ряды широких масс «общественные организации нанимают экономистов, юристов „Лиги плюща“, консультантов по менедже-менту, специалистов по адресным рассылкам и руководителей PR-отделов».[472]
Этому же влиянию оказались подвержены и «резервуары политической мысли». Прежние стратегические сообщества — Совет по международным отношениям, институт Брукингса, Фонд Карнеги за международный мир — создавались с целью информирования широкой публики и представления внепартийного анализа важнейших политических событий. В последние десятилетия широкое распространение получило «партийное позиционирование», в результате чего экспертные организации политизировались — не в последнюю очередь благодаря корпоративным взносам. В Вашингтоне существенно возросло количество организаций, называющих себя исследовательскими центрами, а на деле представляющих собой лоббистские партийные группы. Организации наподобие фонда «Наследие» демонстрируют явную политическую ангажированность и получают финансовую поддержку со стороны корпораций-сторонников той или иной политики. «Новая атлантическая инициатива» (НАИ) — исследовательская программа Американского института предпринимательства — провела в конце 1990-х
