следующие, на мой взгляд, вполне достоверные, заслуживающие безоговорочного доверия, факты. В своих воспоминаниях он писал: «Сталин говорил, что только в нашей стране возможно положение, когда при таких военных успехах врага народ единодушно и сплоченно стал на защиту своей Родины. Ни одна другая страна, по его мнению, не выдержала бы таких испытаний, ни одно другое правительство не удержалось бы у власти.
В то же время он с горечью и большим сожалением высказал мысль, что некоторые наши военные (речь шла о высшем командном составе) надеялись на свою храбрость, классовую сознательность и энтузиазм, а на войне оказались людьми недостаточно высокой культуры, недостаточно подготовленными в области технической.
– Многие у нас кичатся своей смелостью, одна смелость без отличного овладения боевой техникой ничего не даст. Одной смелости, одной ненависти к врагу недостаточно. Как известно, американские индейцы были очень храбрыми, но они ничего не могли сделать со своими луками и стрелами против белых, вооруженных ружьями. Нынешняя война, – говорил Сталин, – резко отличается от всех прошлых войн. Это война машин. Для того чтобы командовать массами людей, владеющих сложными боевыми машинами, нужно хорошо их знать и уметь организовать.
Одной из серьезных причин наших неудач на фронте он считал нечеткое взаимодействие отдельных родов оружия. Он рассказал нам о мероприятиях, которые проводятся для того, чтобы в кратчайший срок изжить все эти недочеты. И действительно, скоро мы все убедились по изменившейся обстановке на фронте под Москвой, что эти мероприятия оказали свое огромное влияние на ход дальнейших военных операций…
Мне очень хотелось задать ему еще один вопрос, но я все не решался, однако, уже прощаясь, все-таки не вытерпел:
– Товарищ Сталин, а удастся удержать Москву?
Он ответил не сразу, прошелся молча по комнате, остановился у стола, набил трубку свежим табаком.
– Думаю, что сейчас не это главное. Важно побыстрее накопить резервы. Вот мы с ними побарахтаемся еще немного и погоним обратно…
Он подчеркнул мысль о том, что Германия долго выдержать не сможет. Несмотря на то, что она использует в войне ресурсы всей Европы. Сырьевых ресурсов у Гитлера надолго не хватит. Другое дело у нас.
Сталин повторил несколько раз:
– Государство не может жить без резервов!
Этот разговор по возвращении в наркомат я записал дословно»[446].
Москва находится в угрожаемом положении, ее судьба буквально висит на волоске. В такой ситуации от Сталина армия и весь народ, а широко глядя, и весь мир, ждут того, как он оценивает обстановку, какие видит перспективы, на что, наконец, надеется, когда фашистский фюрер и вся германская пропаганда трубят о близкой и неминуемой сдаче Москвы и триумфальном окончании восточной кампании. Легковерные люди склонялись к выводу о том, что победа Гитлера неизбежна – и вопрос стоит только о сроках, причем ближайших сроках. Мыслящие же люди не были столь легковерны, поскольку они исходили из фактов и подвергали их объективному анализу. И самый главный факт заключался в том, что война на Востоке, как небо от земли, отличалась от всех прежних военных кампаний Гитлера. Она не просто затягивалась, а обретала все черты длительной и напряженной кампании, говорить об окончательном исходе которой было не просто трудно, а невозможно. Накопилось слишком много доказательств того, что хвастовство немецкой пропаганды уже мало кого из мыслящих людей убеждало в чем-то. И неудивительно, что в те недели осени и зимы мир затаил дыхание: все взоры были обращены на Восток, в сторону России, в сторону Москвы. Многие отдавали себе отчет в том, что речь идет не о каком-то локальном сражении, а о противоборстве, в буквальном смысле затрагивающем судьбы всего мира, перспективы мирового развития в целом. Иными словами, происходившее на необъятных просторах Советской России обретало поистине глобальный геополитический смысл.
В такой обстановке любое публичное выступление Сталина ожидалось с огромным интересом и, я бы сказал, нетерпением и напряжением. Разумеется, в данном случае речь шла не о пропаганде, а о проблемах жизненно важного значения. Сталин и как многоопытный политик, и как государственный деятель все это прекрасно понимал. И, несмотря на сложнейшую ситуацию под Москвой и в самой Москве, он решил не нарушать сложившуюся традицию: было решено, что он выступит с докладом об очередной годовщине Октябрьской революции. И самое неожиданное – он отдал распоряжение о проведении на Красной площади традиционного военного парада. Правда, традиционным этот парад назвать никак нельзя: некоторым казалось, что его проведение в осажденной столице равносильно своего рода безумию или, по крайней мере, шагом весьма рискованным и неоправданным. Не удивительно, что многие советские военачальники были крайне поражены решением Сталина провести парад на Красной площади, они думали, что время не для парадов. С тем большим энтузиазмом и даже восторгом они восприняли данное решение вождя.
Сталин же, как тонкий политический психолог, в свою очередь, осознавал колоссальное значение проведения этих двух мероприятий для всей страны, для всей армии, для всего народа и, конечно, для всего мира, не исключая и зарвавшихся гитлеровских вояк. Морально- психологическое значение парада трудно даже переоценить – настолько он был нужен и важен. Все должны были воочию убедиться, что Москва не просто держится, но и полна уверенности в своей победе. Хотя, конечно, путь к ней был тернист, долог и полон колоссальных испытаний и жертв. Один лишь факт проведения парада стал мощным стимулом для Красной Армии и всего населения великой страны: люди воочию, а не благодаря пропаганде и агитации, убедились, что наше положение, особенно ситуация под Москвой, отнюдь не такие скверные, как представлялось некоторым. Это сейчас, по прошествии многих десятилетий, проведение парада в осажденной Москве выглядит закономерным и оправданным шагом. Тогда же это явилось мероприятием колоссального значения. Мне представляется, что парад 41 года стал своего рода прародителем парада победы в 1945 году. Он как бы передал историческую эстафету будущей победе нашей страны в смертельной схватке с гитлеровским фашизмом.
В помещении станции метро «Маяковская» 6 ноября 1941 г. Сталин выступил с довольно обширным докладом[447]
. Прежде всего он подчеркнул качественно иной характер переживаемой страной эпохи, отметив, что война стала поворотным пунктом в развитии нашей страны за истекший год. Война значительно сократила, а в некоторых областях прекратила вовсе нашу мирную строительную работу. Она заставила перестроить всю нашу работу на военный лад. Она превратила нашу страну в единый и всеобъемлющий тыл, обслуживающий фронт, обслуживающий нашу Красную Армию, наш Военно-Морской Флот
Период мирного строительства кончился. Начался период освободительной войны с немецкими захватчиками – таков был лейтмотив сталинского доклада. В соответствии с этим все внимание было сосредоточено на проблемах ведения войны и достижения успеха в этом деле. Верховный Главнокомандующий не стал скрывать характер и масштабы угрозы, которая нависла над страной, подчеркнув, что они увеличились по сравнению с тем, как он оценивал их 3 июля 1941 года. Сталин четко заявил, что опасность не только не ослабла, а, наоборот, еще более усилилась. Враг захватил большую часть Украины, Белоруссию, Молдавию, Литву, Латвию, Эстонию, ряд других областей, забрался в Донбасс, навис черной тучей над Ленинградом, угрожает нашей славной столице – Москве. Немецко-фашистские захватчики грабят нашу страну, разрушают созданные трудами рабочих, крестьян и интеллигенции города и села. Гитлеровские орды убивают и насилуют мирных жителей нашей страны, не щадя женщин, детей, стариков. Наши братья в захваченных немцами областях нашей страны стонут под игом немецких угнетателей.
«Потоки вражеской крови пролили бойцы нашей армии и флота, защищая честь и свободу Родины, мужественно отбивая атаки озверелого врага, давая образцы отваги и геройства. Но враг не останавливается перед жертвами, он ни на йоту не дорожит кровью своих солдат, он бросает на фронт все новые и новые отряды на смену выбывшим из строя и напрягает все силы, чтобы захватить Ленинград и Москву до наступления зимы, ибо он знает, что зима не сулит ему ничего хорошего».
