многократно ранее он подчеркивал существование двух лагерей, двух международных реальностей – блока фашистских государств и неагрессивных демократических стран. Беда здесь не в близорукости Сталина – он не страдал такой опасной для политика болезнью, – а в том, что эти самые демократические страны своими уступками Гитлеру, а также своим стремлением направить острие его агрессивных устремлений на Восток, не говоря уже о почти зоологической ненависти к большевистскому режиму, – всем этим они фактически не оставили Сталину реального выбора. А он не мог допустить, чтобы страна оказалась между молотом и наковальней и, таким образом, подвергла себя смертельной опасности. В этих условиях Сталин был вынужден внести определенные коррективы во внешнеполитический курс страны.
Некоторые связывают внесение таких коррективов с отставкой М. Литвинова с поста наркома иностранных дел с возложением его обязанностей на В.М. Молотова. В исторической литературе с давних пор бытует мнение, что эта отставка знаменовала собой коренной поворот Сталина в сторону сближения с Германией. Мол, Литвинов являл собой образец последовательного сторонника создания системы коллективной безопасности и ярого англофила и противника Германии. Многими исследователями уже вполне убедительно развеян этот гуляющий до сих пор миф. Коснусь лишь некоторых его аспектов. Во- первых, отнюдь не Литвинов определял содержание и направления советской внешней политики, не говоря уже о всей внешнеполитической стратегии Москвы. Это относилось к исключительным прерогативам самого Сталина, и никого иного. В том числе и Молотова, занимавшего пост главы правительства. К тому же, смена фигур в советском руководстве при единовластии Сталина ни в коей мере не может быть каким- либо образом привязана к смене политического курса.
Как писал по этому поводу В. Анфилов, «Некоторые склонны считать отставку Литвинова следствием якобы изменения внешнеполитического курса с ориентацией на Германию. Полагаю, что более достоверна версия, исходящая от Майского: Сталин был недоволен мягкотелостью Литвинова в ведении переговоров. „Лондон и Париж стремятся поставить нас в положение внешнеполитической изоляции, а Литвинов этого не хочет замечать. Они его водят за нос, а он не замечает их коварных замыслов“, – таков был вывод вождя. Он считал, что больший авторитет и напористость Молотова ускорят этот процесс. „Проволочка, – заметил Черчилль, – оказалась для Литвинова роковой“. Что же касается курса внешней политики СССР, то он оставался неизменным – борьба за мир и коллективную безопасность. Как при Литвинове, так и при Молотове его определял Сталин, в стратегии изменений он не претерпевал, тактика же менялась в зависимости от обстановки»[43].
Чтобы завершить этот многомерный и достаточно сложный раздел, хочу еще под одним углом зрения коснуться наличия так называемых альтернатив, которыми якобы располагал Сталин перед внесением определенных коррективов во внешнеполитический курс Советской России в преддверии второй мировой войны. Позволю себе привести полный перечень таких, с позволения сказать, альтернатив, которые сформулировал цитировавшийся выше Семиряга. Вот его рассуждения:
«В каком же направлении могло пойти развитие событий, если бы советское руководство отказалось подписать договор с Германией?
Первый путь. Советский Союз отвергает предложение Германии как неприемлемое или затягивает переговоры с ней. Одновременно терпеливо, но упорно, с готовностью к компромиссу он добивается заключения военного соглашения с Англией и Францией.
Второй путь. Если будет отсутствовать готовность Англии и Франции, а также Польши пойти на необходимый компромисс, Советскому Союзу можно было бы заключить договор с Германией, но включить в него статью, которая давала бы право его аннулировать, если Германия начнет агрессивную войну против третьих стран. Одновременно Советскому Союзу необходимо было продолжать осуществлять давление на западных партнеров по переговорам с тем, чтобы добиться от них более гибкой линии поведения.
Третий путь. Не заключать договор ни с Германией (по политическим и моральным соображениям), но при этом поддерживая с ней нормальные экономические отношения, ни с Англией и Францией, если они будут настаивать на совершенно неприемлемых для Советского Союза условиях. Это означало, что Советский Союз сохранял бы подлинный нейтральный статус, выигрывая максимально возможное время для лучшей подготовки к будущей неизбежной войне. Время работало на Советский Союз, а не на Германию.
Конечно, рассчитывать на подобные альтернативные решения можно было только в случае уверенности в том, что Германия при отсутствии договора с СССР не нападет на Польшу.
Таким образом, по нашему убеждению, альтернатива договору была» [44].
Как видим, целый пасьянс альтернатив – выбирай что душе угодно!
Однако, если анализировать все эти мнимые альтернативы, то первое, что о них можно сказать, – они являются плодом умозрительных построений, далеких от жестоких реальностей тогдашней мировой обстановки. Согласно рекомендациям их автора, Москва имела целый набор эффективных средств укрепления мира и противодействия агрессии, но в силу злосчастной близорукости или в корне ошибочной линии, продиктованной пресловутым тоталитарным мышлением, Сталин предпочел пойти на заключение пакта с Гитлером вместо того, чтобы с упорством маньяка уламывать западные демократии, добиваясь от них заведомо нереального согласия на противодействие германской агрессии. Но политика – это не карточный пасьянс, где произвольно можно раскладывать и выбирать нужные карты. Она имеет дело с суровыми реальностями. А реальности были таковы, какими я попытался их обрисовать в настоящем разделе. Возможно, моя аргументация кому-то покажется однобокой и прямолинейной, но – это уже дело вкуса.
Вполне лаконично и вместе с тем исчерпывающе ясно мировую ситуацию в этот период охарактеризовал российский историк М. Мельтюхов. Нельзя не согласиться с ним, когда он пишет, что в 1939 г. Европа оказалась расколотой на три военно-политических лагеря: англо-французский, германо- итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей, что не могло не привести к войне. Понятно, что каждая великая держава рассчитывала на благоприятное для себя развитие событий. Англия и Франция стремились направить германскую экспансию на Восток, что должно было привести к неизбежному столкновению Германии с СССР, их взаимному ослаблению и упрочило бы положение Лондона и Парижа на мировой арене. Естественно, Москве вовсе не улыбалась роль «жертвенного агнца», и советское руководство сделало все, чтобы отвести угрозу втягивания в возможную европейскую войну, которая должна была ослабить Германию, Англию и Францию, что, в свою очередь, позволило бы СССР занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны, и максимально расширить свое влияние на континенте. Со своей стороны, Германия, прекрасно понимая невозможность одновременного столкновения с коалицией великих держав, рассчитывала на локальную операцию против Польши, что улучшило бы ее стратегическое положение для дальнейшей борьбы за гегемонию в Европе с Англией, Францией и СССР. Италия стремилась получить новые уступки от Англии и Франции в результате их конфликта с Германией, но сама не торопилась воевать. США была нужна война в Европе, чтобы исключить возможность англо-германского союза, окончательно занять место Англии в мире и ослабить СССР, что позволило бы стать основной мировой силой. Япония, пользуясь занятостью остальных великих держав в Европе, намеревалась закончить на своих условиях войну в Китае, добиться от США согласия на усиление японского влияния на Дальнем Востоке и при благоприятных условиях поучаствовать в войне против СССР. Так, в результате действий всех основных участников предвоенный политический кризис перерос в войну, развязанную Германией[45] .
Разумеется, не со всеми положениями, высказанными М. Мельтюховым, можно безоговорочно согласиться. Но картина сложной, чрезвычайно противоречивой ситуации, сложившейся в 1939 году, нарисована достаточно объективно. В столь противоречивом взаимодействии и взаимовлиянии сил, имевших сталкивающиеся интересы, для Сталина, безусловно, оставалось поле для политических маневров и всякого рода комбинаций. Однако выбор носил весьма ограниченный характер, поскольку две другие основные силы относились к Советской России явно недружелюбно, а точнее, враждебно. Те, кто бросает упреки в адрес Сталина и его внешнеполитической стратегии, видимо, страдают однобоким политическим зрением, упрощают реальное положение дел и явно недооценивают как коварство сил агрессии, так и двуличие линии западных демократий, говоривших одно, а делавших другое. В конечном счете, коренные
