абсолютным авторитетом и могут решить на долгие сроки вперед. Это имеет место в настоящее время в России и в Германии. Речь идет о двух больших нациях, которые от природы не должны иметь противоречий, если одна нация поймет, что другой требуется обеспечение определенных жизненных интересов, без которых невозможно ее существование. Он уверен, что в обеих странах сегодня такой режим, который не хочет вести войну и которому необходим мир для внутреннего строительства. Поэтому возможно при учете обоюдных интересов – в особенности экономических – найти такое решение, которое оставалось бы в силе на период жизни настоящих руководителей и обеспечивало бы будущую мирную совместную работу[157].
Эти общие рассуждения не сбивают эмиссара Сталина с намеченного заранее пути. Молотов говорит, что хотел бы знать, что этот пакт собой представляет, что он означает для Советского Союза: он хотел бы, чтобы во время его пребывания в Берлине и пребывания Риббентропа в Москве было бы внесено больше ясности в этот вопрос. В этой связи можно будет также поставить вопрос о Черном море и о Балканах, что явится актуальной темой, и непосредственно вопрос о Румынии, Болгарии и также о Турции. Далее хотелось бы знать, что понимается под новым порядком в Европе и Азии и где границы восточно- азиатского пространства…[158]
Гитлер уходит от ответа на конкретные вопросы, прежде всего интересующие СССР, объясняя это тем, что те вопросы, которые Советский Союз имеет по отношению к Румынии, Болгарии и Турции, нельзя решить здесь за 10 минут, и это должно быть предметом дипломатических переговоров. Молотов благодарит за разъяснения, но добавляет, что хотел бы получить некоторую дополнительную информацию. На следующий день, 13 ноября 1940 г., состоялась вторая беседа Молотова с Гитлером, которая протекала, в общем, в том же русле, что и первая, т.е. ничего конкретного не дала. Лишь одна деталь заслуживает того, чтобы о ней упомянуть. В конце беседы фюрер сказал, что «он полагает, что Сталин едва ли покинет Москву для приезда в Германию, ему же, Гитлеру, во время войны уехать никак невозможно. Молотов присоединяется к словам Гитлера о желательности такой встречи и выражает надежду, что такая встреча состоится»[159].
Во время переговоров с Риббентропом, которые протекали в том же ключе, что и с Гитлером, Молотов явно с подтекстом заявил: «Гитлер говорил вчера и сегодня, так же, как и Риббентроп, что нечего заниматься частными вопросами, поскольку Германия ведет войну не на жизнь, а на смерть. Молотов не хочет умалять значения того состояния, в котором находится Германия, но из заявлений Гитлера и Риббентропа у него сложилось впечатление, что война уже выиграна Германией и вопрос об Англии по существу уже решен. Следовательно, можно бы выразиться, что если Германия борется за жизнь, то Англия – „за свою смерть“»[160]. Многие историки обязательно приводят такую деталь переговоров Молотова с Риббентропом. Когда последний в который уже раз стал говорить о победе над Англией, что она уже сломлена, то Молотов с ехидством спросил: «Если это так, то почему мы ведем переговоры в бомбоубежище?» А они действительно ввиду налета английской авиации на Берлин вынуждены были для продолжения переговоров пойти в бомбоубежище.
О ходе переговоров Молотов ежедневно докладывал по каналам спецсвязи Сталину и получал от него соответствующие указания, а иногда и коррективы формулировки Молотовым того или иного вопроса. Итоги переговоров Молотов изложил в телеграмме Сталину так: «Таковы основные итоги. Похвастаться нечем, но, по крайней мере, выявил теперешние настроения Гитлера, с которыми придется считаться»[161].
Уже будучи пенсионером, в 70-е годы, Молотов так охарактеризовал эти переговоры с Гитлером:
«Обед был у Гитлера со всей кают-компанией. Держались просто.
Он мне снова: „Вот есть хорошие страны…“. А я: „А вот есть договоренность через Риббентропа в 1939 году, что вы не будете в Финляндии держать войска, а вы там держите войска, когда это кончится? Вы и в Румынии не должны держать войска, там должны быть только румынские, а вы там держите свои войска, на нашей границе. Как это так? Это противоречит нашему соглашению“. – „Это мелочь. Давайте о большом вопросе договариваться“.
Мы с ним так и не договорились, потому что я ему свое говорю: „Это не ответ. Я вам поставил вопрос, а вы не даете никакого ясного ответа, а я прошу дать ясный ответ“. На этом мы должны были их испытать, хотят ли они, действительно, с нами улучшить отношения, или это сразу наткнется на пустоту, на пустые разговоры. Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать. Толкать толкали, но все-таки они имели дело не просто с чудаками – это он (Гитлер) тоже понимал. Мы, со своей стороны, должны были прощупать его более глубоко, насколько с ним можно серьезно разговаривать. Договорились выполнять – не выполняют. Видим, что не хотят выполнять. Мы должны были сделать выводы, и они, конечно, сделали вывод»[162]. На вопрос:
«– Был ли смысл для немцев встречаться с вами в 1940 году? – Молотов ответил:
– Они нас хотели втянуть и одурачить насчет того, чтобы мы выступили вместе с Германией против Англии. Гитлеру желательно было узнать, можно ли нас втянуть в авантюру. Они остаются гитлеровцами, фашистами, а мы им помогаем. Вот удастся ли нас в это втянуть?
Я ему: „А как вы насчет того, что нас непосредственно касается, вы согласны выполнить то, что вы обязаны выполнить?“
И выяснилось, конечно, что он хотел втянуть нас в авантюру, но, с другой стороны, и я не сумел у него добиться уступок по части Финляндии и Румынии»[163].
Подводя краткий итог ноябрьским переговорам в Берлине, а также оценивая общую стратегическую линию Сталина в тот период, можно сказать, что он проявил себя дальновидным политиком и искусным переговорщиком. Гитлер рассчитывал заманить его в свои сети, но оказался сам в дураках. Не случайно в приступе озлобления он так охарактеризовал Сталина перед своими генералами: «Сталин умен и коварен. Он требует все больше и больше. Он – хладнокровный шантажист»[164] . Поношения в устах заклятого врага можно считать своего рода похвалой. Но в данном случае фюрер глубоко ошибался, он не раскусил главной черты сталинской внешнеполитической стратегии – выдвигая те или иные требования, Кремль отнюдь не рассчитывал, что они будут удовлетворены Берлином. Возникает вопрос: зачем тогда нужно было их выдвигать? Ответ прост – это была серьезная дипломатическая игра, в которой Сталин оказался на высоте положения. Он не только раскусил подлинные планы Гитлера и на некоторое время внушил последнему, что тот может не опасаться угрозы со стороны Советской России. В этой сложной дипломатической партии генсек явно переиграл фюрера третьего рейха.
Кому-то мои оценки и выводы покажутся откровенно просталинскими, а потому и однобокими и необъективными. Замечу лишь, что я не ставил своей целью обелить вождя и не замечать промахов и ошибок в его внешнеполитической практике. На некоторые из них я уже указывал. Однако, на мой взгляд, не ошибки и промахи определяли сущность и главные направления внешнеполитического курса в этот чрезвычайно сложный период мирового развития. Нужно было пройти между политическими Сциллой и Харибдой и отодвинуть хотя бы на короткое время неизбежность войны.
Такая стратегия диктовала необходимость делать вид, что Москва вполне серьезно рассматривает предложение о присоединении к Тройственному пакту. Однако при этом выдвигались заранее неприемлемые для Гитлера условия с тем, чтобы, с одной стороны, не выставлять себя в качестве явного противника Германии, а с другой, – чтобы тянуть время и наращивать свою мощь. В этом контексте характерен ответ Кремля, переданный через посла Шуленбурга 25 ноября 1940 г. Он сводился фактически к формулированию условий, которые могли только взбесить фюрера. В частности, Кремль настаивал на немедленном выводе германских войск из Финляндии, представляющей сферу влияния СССР, на обеспечении в ближайшие месяцы безопасности СССР в черноморских проливах путем заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР, и организации военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды. В условиях фигурировал и пункт об отказе Японии от своих концессионных прав по углю и нефти на Северном Сахалине [165].
Если характеризовать подобную тактику Сталина в переговорах, то ее можно было бы выразить так: он припирал Гитлера к стене, ставил его в положение обороняющейся стороны, которая сама нарушает условия пакта о ненападении. Стратегия и тактика Сталина носили явно наступательный характер. И отнюдь не случайным было то, что Гитлер так и не дал ответа на советские условия, видимо, в душе
