все. Здесь имеются в виду не какие-то отдельные чисто военного плана мероприятия, а весь комплекс экономических, производственных, технических и иных вопросов, решить которые за столь короткий отрезок времени было выше человеческих сил. Даже при максимальном их напряжении. И думать в это время о каком-то превентивном ударе – значит принимать Сталина за авантюриста в лучшем случае или полуидиота в худшем. Ни тем, ни другим он не был.
Во-вторых, тезис о якобы готовившемся Сталиным превентивном ударе – это неприкрытая попытка снять с фашистской Германии ответственность за разбойничье нападение на нашу страну и фактически оправдать гитлеровскую агрессию. Я не говорю, что это аморально и антиисторично, но и с точки зрения здравого смысла и элементарной логики не поддается никакому разумению. Что, однако, не останавливает апологетов данного тезиса с пеной у рта и с тенденциозно трактуемыми фактами продолжать пропагандировать этот бред сивой кобылы.
В-третьих, я считал, что данный тезис уже достаточно обстоятельно проанализирован в сотнях публикаций и нет особой нужды вновь обращаться к его разоблачению, тем самым как бы молчаливо признавая, что он еще продолжает жить. Во всяком случае, апологеты этого тезиса не унимаются до сих пор и стремятся вопреки всему отстоять свою точку зрения. Мне кажется, что спор по этому вопросу давно уже вышел за рамки научного и превратился в сугубо идеологический. Ведь как было бы прекрасно пригвоздить Сталина к позорному столбу и приклеить к нему еще один ярлык – агрессора, которому по ряду причин не удалось осуществить свои планы превентивного удара против гитлеровской Германии.
Я задал себе простой вопрос: допустим, что Сталин действительно готовился нанести первым удар против Гитлера, и что в этом позорного или зазорного, если наша страна в самом деле нанесла бы первой удар против агрессора? Разве война против агрессора, подмявшего под себя чуть ли не всю Западную Европу и простиравшая свои жадные лапы на многие части мира, агрессора, который превратил захваченные страны в своеобразные лагеря для подневольного труда или физического уничтожения населения, – разве превентивный удар против этого агрессора не имел бы юридического и морального оправдания? Конечно, весь мир воспринял бы подобный акт со стороны Сталина как вожделенный акт заслуженного возмездия кровавому третьему рейху. И Сталина за это не стали бы осуждать, выискивая в анналах истории какие-то несуразные сопоставления и параллели. Так что даже если бы Сталин и на самом деле готовился к превентивной войне против фашистской Германии, то в этом не было бы ничего зазорного, достойного порицания. Ведь даже по канонам многих религий мира борьба против зла есть доброе деяние, и за это надо не осуждать, а воздавать должное тому, кто идет по этому пути.
Мне возразят, что с моральной точки зрения – это спорный вопрос, а с точки зрения международного права еще более спорный. Отвечу, что со всех точек зрения превентивный удар против нацистской Германии и ее прихлебателей-союзников подлежит безусловному оправданию. И нет нужды доказывать эту истину, когда мы мысленно вспомним о лагерях смерти и газовых камерах, которыми усеяли завоеванные страны и собственную страну нацисты. Формальная логика, какой бы она ни была убедительной и строго выстроенной, бессильна против логики жизни.
Учитывая приведенные выше обстоятельства, а также некоторые другие, которые здесь опущены, я намеревался лишь мимоходом коснуться вопроса о превентивном ударе. Однако по здравому размышлению решил, что, несмотря на все, этот исторический нонсенс все-таки не следует оставлять вне рамок внимания, поскольку в каком-то смысле политическая биография Сталина оказалась бы неполной, с изъятиями, которых нельзя допустить. Тем более, что фигура умолчания в данном контексте вполне могла бы быть истолкована как молчаливый знак согласия с тезисом о превентивном ударе.
Поэтому есть смысл хотя бы в самом обобщенном виде затронуть этот вопрос. Тем более имея в виду еще одно обстоятельство: критики Сталина выводят свой тезис из посылки, согласно которой генсек исповедовал концепцию наступательных (в устах некоторых авторов – агрессивных, захватнических) войн. Здесь также необходимо внести определенную ясность и четко прописать действительную позицию Сталина в данном вопросе. Наиболее полно его взгляды изложены в выступлении Сталина на выпуске слушателей академий Красной Армии в Кремле 5 мая 1941 г. Я постараюсь в максимально возможной мере изложить основные положения данного выступления, поскольку это имеет принципиальное значение.
Но прежде чем перейти к этой ключевой в данном разделе теме, стоит хотя бы пунктиром определить позиции тех, кто обвиняет Сталина в несостоявшейся агрессии против агрессора. Начну с истинного автора этого тезиса. В радиообращении рейхсканцлера А. Гитлера к нации по случаю объявления войны Советскому Союзу 22 июня 1941 г. говорилось:
«Никогда германский народ не испытывал враждебных чувств к народам России. Однако более десяти лет еврейско-большевистские правители из Москвы поджигают не только Германию, но и всю Европу. Германия никогда не пыталась насаждать национал-социалистское мировоззрение в России, но, напротив, еврейско-большевистские правители в Москве неуклонно пытаются распространить свое влияние на нас и другие европейские народы, не только с помощью идеологии, но прежде всего силой оружия… В то время, когда наши солдаты с 5 мая 1940 года громили франко-британскую мощь на Западе, развёртывание русских военных сил на нашей восточной границе продолжалось всё в более и более угрожающей степени. Поэтому с августа 1940 года я считал, что не в интересах империи оставлять без защиты наши восточные области, которые и так часто подвергались разорению, ввиду огромной концентрации большевистских дивизий… Сегодня что-то вроде 160 русских дивизий находится на наших границах»[249].
Главарь третьего рейха, а также его подручные – Геббельс и Риббентроп – в этот день на все лады воспевали мудрый шаг фюрера, который, мол, вынужден был во имя спасения страны и человеческой цивилизации от большевистской чумы бросить на чашу весов последний аргумент – непревзойденную мощь победоносного вермахта. Надо отметить, что в их аргументации как бы органически сливались воедино два постулата – Германия вынуждена была пойти на этот шаг вследствие того, что на ее границах сосредоточились колоссальные силы русских, готовых в любой момент нанести по рейху удар. Другой постулат был рассчитан на идеологических противников советского режима, которые имелись во многих западных странах, в том числе и в воюющей Великобритании. Гитлер в данном случае пытался выступить в тоге бескомпромиссного борца против коммунизма, что, как он полагал, найдет определенный позитивный отклик и в западноевропейском мире, а также в Соединенных Штатах Америки. Таким образом, самая наглая и неприкрытая агрессия облекалась в форму спасения западного мира от коммунистической заразы.
Эти мысли и соображения фюрер и его подручные высказывали лишь для публики, чтобы одурачить ее. В узком кругу своих приближенных Гитлер говорил совершенно иное. Он бахвалился, заявив, что «именно наша борьба с Россией наиболее четко доказала, что глава государства должен первым нанести удар в том случае, если он считает войну неизбежной.
В обнаруженном у сына Сталина и написанном одним из его друзей незадолго до нашего нападения письме говорилось буквально следующее: он „перед прогулкой в
хотел бы еще раз повидать свою Аннушку.
Если бы он, Гитлер, прислушался к словам своих плохо информированных генералов и русские в соответствии со своими планами опередили нас, на хороших европейских дорогах для их танков не было бы никаких преград.
Он рад, что удалось вплоть до самого начала войны водить Советы за нос и постоянно договариваться с ними о разделе сфер интересов. Ибо если бы не удалось во время вторжения русских в Румынию заставить их ограничиться одной лишь Бессарабией и они забрали тогда себе румынские нефтяные месторождения, то самое позднее этой весной они бы задушили нас, ибо мы бы остались без источников горючего»[250]
.
Действительно, одной из составляющих гитлеровских планов было уничтожение советского режима. Но всего лишь одной – и отнюдь не главной. Доминировала над всем цель расчленения
