Крах СССР

деревенской жизни». Он предупреждает рабочих, что этот социальный расизм в отношении крестьян не имеет под собой никаких разумных оснований. Более того, он выдвигает пророческий тезис о том, что социалистическая революция может произойти только как действие братского союза рабочего класса и крестьянства. Этот тезис Ленин развил в целостную политическую доктрину (которая и стала основанием ленинизма), но надо признать, что он был уже вполне определенно высказан Бакуниным и принят народниками.

М.А. Бакунин пишет: «В интересах революции, которая их освободит, рабочие должны как можно скорее перестать выражать это презрение к крестьянам. Справедливость требует этого, потому что на самом деле у рабочих нет никакого основания презирать и ненавидеть крестьян. Крестьяне не лежебоки, они такие же неутомимые труженики, как и рабочие; только работа их ведется при иных условиях, вот и все. Перед лицом буржуа-эксплуататора рабочий должен чувствовать себя братом крестьянина» [9, с. 222].

Ф. Энгельс с симпатией пишет о том, как «жизнеспособные» нации во имя прогресса захватывали земли других народов (славян, мексиканцев) и разрушали их «отсталую» культуру («конечно, при этом дело не обходится без того, чтобы не растоптали несколько нежных национальных цветков»). Бакунин категорически отвергает само это виденье. Для него захватчик и колонизатор ненавистен, и он проходит по утверждениям Энгельса, давая им совершенно противоположную оценку.

М.А. Бакунин отвергает и русофобию Энгельса, даже ту, которая направлена не против русских как народа, а против Российского государства — при том, что сам Бакунин как революционер и анархист является врагом этого государства. Он не приемлет эту русофобию как идеологию, как форму фальсификации истории. М.А. Бакунин оспаривает и многочисленные утверждения Маркса и Энгельса о том, что Россия якобы была оплотом реакции в Европе и что «московитское влияние» несет главную вину за укрепление реакционных порядков в Германии. И этот отпор был дан, несмотря на искреннее уважение к Марксу и Энгельсу.

Какую же революционность признает марксизм прогрессивной? Если, как это произошло с представлением революции 1848 г., марксизм видит в революции прежде всего войну народов, то революция реакционного народа может быть признана реакционной революцией. Эта теоретическая проблема приобрела в России практическую важность.

Ведь та борьба против угнетения и эксплуатации, которая внутри страны рассматривается как революционная, в Европе может быть оценена как реакционная, и выходит, сами же революционеры обрекут свой народ на то, что против него со стороны прогрессивного пролетариата будет развязан кровавый террор с целью стереть этот народ с лица земли.

С самого зарождения революционного движения в России второй половины XIX в. этот вопрос стал предметом ожесточенных дискуссий, причиной череды расколов и, во многом, причиной Гражданской войны, а затем и репрессий 30-х годов XX в. При всякой возможности русские революционеры обращались за разъяснениями к Марксу и Энгельсу.

Бакунин пришел к категорическому выводу: «марксисты должны проклинать всякую народную революцию, особенно же крестьянскую». Поскольку, начиная с 70-х годов XIX в., марксизм господствовал в умах левой и либеральной российской интеллигенции, этот вывод поддерживался с умолчанием имен Маркса и Энгельса. Например, один из основоположников евразийства лингвист Н.С. Трубецкой писал в известном труде «Европа и человечество» (1920): «Социализм, коммунизм, анархизм, все это «светлые идеалы грядущего высшего прогресса», но только лишь тогда, когда их проповедует современный европеец. Когда же эти «идеалы» оказываются осуществленными в быте дикарей, они сейчас же обозначаются, как проявление первобытной дикости» [175].

М.А. Бакунин пытается представить, как же будет выглядеть диктатура пролетариата в свете установок Маркса в отношении крестьянства. В конспекте Маркса мысли Бакунина изложены так: «Крестьянская чернь, как известно не пользующаяся благорасположением марксистов и которая, находясь на низшей степени культуры, будет, вероятно, управляться городским и фабричным пролетариатом… Или, если взглянуть с национальной точки зрения на этот вопрос, то, положим, для немцев славяне по той же причине станут к победоносному немецкому пролетариату в такое же рабское подчинение, в каком последний находится по отношению к своей буржуазии» [106].

Мы знаем из опыта, что обе эти мысли Бакунина оказались прозорливыми. Именно так, как сказано в первой фразе, ставился вопрос о диктатуре пролетариата в отношении крестьянства российскими марксистами, вследствие чего такой глубокий конфликт между большевиками и меньшевиками и вызвала в РСДРП сама идея союза рабочего класса и крестьянства, а затем, в 1921 г., уже в партии большевиков, идея перехода к НЭПу.

Вторая мысль Бакунина выражает одну из главных идей немецкого национал-социализма, предполагавшего превратить славян в эксплуатируемый победоносным немецким пролетариатом «внешний» пролетариат. Бакунин предупредил об этом за полвека до появления книги Гитлера «Майн Кампф».

На это Маркс в своем комментарии отвечает: «Ученический вздор! Радикальная социальная революция связана с определенными социальными условиями экономического развития; последние являются ее предпосылкой. Она, следовательно, возможна только там, где вместе с капиталистическим производством промышленный пролетариат занимает, по меньшей мере, значительное место в народной массе… Он [Бакунин] хочет, чтобы европейская социальная революция, основывающаяся на экономическом базисе капиталистического производства, произошла на уровне русских или славянских земледельческих и пастушеских народов и чтобы она не переступала этого уровня» [106, с. 613, 615].

К. Маркс чутко уловил в тексте Бакунина предчувствия, что революция в России будет осложнена принципиальным и глубоким конфликтом с марксизмом. Маркс не стал анализировать эти предчувствия, он просто назвал это «ученическим вздором», а самого Бакунина «ослом». Но Бакунин в данных конкретных пунктах верно воспроизвел установки Маркса и Энгельса, а затем сделал из них вполне логичные предположения, которые и на практике оказались верными. Именно «трудовой народ» (и прежде всего общинное крестьянство) как раз и был носителем идеи социальной справедливости, и в этом смысле — социалистом и коммунистом.

Следующим поколением «реакционных» русских революционеров, которое Маркс и Энгельс считали своим долгом разгромить, были народники. В 1875 г. народник П. Ткачев пишет брошюру «Открытое письмо г-ну Фр. Энгельсу», в которой объясняет, почему в России назревает революция и почему она будет антикапиталистической. Маркс пересылает эту брошюру Энгельсу и просит публично ответить на нее. Тот отвечает, называя Ткачева «зеленым, на редкость незрелым гимназистом». Ответ этот полон грубых личных выпадов против Ткачева, оснований для которых брошюра Ткачева не дает.

Для нас П. Ткачев интересен тем, что он, относимый к народникам, шел дальше их. Он, по словам Н. Бердяева, «первый противоположил тому русскому применению марксизма, которое считает нужным в России развитие капитализма, буржуазную революцию и пр., точку зрения очень близкую русскому большевизму. Тут намечается уже тип разногласия между Лениным и Плехановым… Ткачев, подобно Ленину, строил теорию социалистической революции для России. Русская революция принуждена следовать не по западным образцам… Ткачев был прав в критике Энгельса. И правота его не была правотой народничества против марксизма, а исторической правотой большевиков против меньшевиков, Ленина против Плеханова» [15, с. 59-60].

Ф. Энгельс издевается над прогнозами народников: «Г-н Ткачев говорит чистейший вздор, утверждая, что русские крестьяне, хотя они и «собственники» стоят «ближе к социализму» чем лишенные собственности рабочие Западной Европы. Как раз наоборот. Если что-нибудь может еще спасти русскую общинную собственность и дать ей возможность превратиться в новую, действительно жизнеспособную форму, то это именно пролетарская революция в Западной Европе» [206, с. 546].

Утверждать в 1875 г., что «лишенные собственности рабочие Западной Европы революционны», — это значит противоречить очевидности, причем такой очевидности, которую сам же Энгельс не раз констатировал в своих письмах начиная с 1858 г. 12 сентября 1882 г. он пишет Каутскому, что «рабочие преспокойно пользуются вместе с ними [буржуазией] колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке». Как же в таких условиях Энгельс мог требовать от русских, чтобы они дожидались