Ивановны это уже будет совершенно другое творение, а он не хочет ничего нового ни видеть, ни слышать. И мы похоронили чудный спектакль, простились с ним, вышли на сцену с Пельтцер в последний раз и больше никогда его не играли. Для меня это было важным событием. Захаров мне показал, что актера, как человека, как личность, можно и нужно уважать. Не только потому, что он имеет славу всенародную, а за то, что он еще просто человек, а человека надо щадить. Оставить в своей душе память о том, какой он был, и не заставлять его ни с кем сравнивать.
Но с ««Юноной» и «Авось»» он уперся, наверное, в материальные расчеты. И вину за то, что Колю не пощадили, я полностью возлагаю на наш триумвират: завлита Юлию Косареву, директора театра Марка Борисовича Варшавера и главного режиссера Марка Анатольевича Захарова, они вместе хладнокровно приняли это решение 28 февраля в двенадцать часов дня. То есть ровно через два часа после того, как я им позвонила и сообщила о состоянии Коли. Я же дисциплинированная актриса, находясь в морге и собирая мамочку, я нашла в себе силы позвонить и сообщить, что у нас беда: «Я хочу сказать вам, что Колечка попал в такую тяжелую аварию, что не знаю, как из такой ситуации мы выйдем. А у меня умерла мама, я на ближайший спектакль не смогу прийти». Марк Анатольевич перезвонил, высказал мне свое соболезнование по поводу мамы, не нашел в себе силы сказать, что он решил сделать с любимым спектаклем моего мужа. Я думаю, он промолчал, зная мой замечательный характер. Если бы он мне сказал, что на все Колины спектакли вводятся замены, такая новость меня бы не сильно ударила. Если бы он сказал, что на «Sorry», на «Чешское фото»… Нет, «Чешское фото» он сам еще раньше снял, сказав, что это не его спектакль, а у нас очень широкий репертуар. А что касается «Sorry», то Инна Михайловна с достоинством настоящей великой русской актрисы сказала, что при живом «муже» не женятся вторично, с дублером она работать не будет. Но ««Юнона» и «Авось»» для меня был святым спектаклем, потому что Николай Петрович не только его сорежиссер, но и его вдохновитель. Он всей силой своего таланта оживил этот спектакль.
Для Коли ««Юнона» и «Авось»» — не просто спектакль. Это его жизнь. В этой постановке гениальная работа Алексея Рыбникова, сочинившего потрясающую музыку, и талант Володи Васильева, который пришел но просьбе Коли и создал фантастическую хореографию, и потрясающая фантазия Олега Шейниса, придумавшего умопомрачительное пространственное решение, и гениальная режиссура всего этого уникального зрелища, воплощенная Марком Анатольевичем Захаровым. 23 года Коля тянул этот спектакль на себе. Выкладывался, рвал глотку, горло у него буквально слетало, даже с температурой шел играть… Мне он говорил: «Я это делаю для тебя, девонька. Мне хочется, чтобы тебе было приятно, чтобы ты знала, с кем живешь». Я говорила: «Коля, да я и так знаю, кто ты такой». — «Нет, надо, чтобы ты гордилась мной». Это было как утверждение его мужского «я», доказательство того, что он — настоящий мужчина. И когда с ним случилась беда, театр даже не выждал хоть какое-то время…
Не знаю, как сейчас Дима Певцов в нем играет. Говорят, что спектакль состоялся, но это уже другой спектакль. Знаю, что прежний переворачивал души, люди решали после него свои судьбы, матери, потерявшие своих детей, уходили с него рыдая. Тот ««Юнона» и «Авось»» был для них очищением, они верили в его силу, в его любовь, в решение Господа Бога, а не в свое мелкое тварное существование. В нем была сила, которую нес Коля. Никогда не поверю, что нынешний спектакль стал таким. Простить я их простила, но прийти в театр и выйти на сцену — значит принять их правоту. А я этого не могу сделать.
В тот день я выхожу на сцену, меня буквально трясет. Боюсь, что со мной что-то случится, что меня удар хватит… После первого акта на ходу раздеваюсь, срываю парик и говорю: «Я больше сюда никогда не приду». Одна моя подруга пытается меня удержать: «Что ты делаешь?! Ты же актриса, ты должна отыграть спектакль!» Я отвечаю: «Сначала я перед Богом — человек, а потом уже актриса. А как человек я с этим решением не согласна». Так и ушла со спектакля, не доиграв. Конечно, я нарушила театральную этику. Сейчас я это понимаю, но в том состоянии ничего не могла с собой поделать. Мне показалось, что в моем Доме для нас с Колей не хватило чувства сострадания…
И все равно я очень благодарна всем сотрудникам «Ленкома» за то, что они звонят, переживают за Колю, предлагают свою помощь. Я их всех люблю и безумно по всем скучаю. Но, к сожалению, сейчас я не могу работать в театре, так как должна каждый день быть рядом с Колей. Как бы мне ни было тяжело, как бы я ни голодала, как бы ни скучала. Хотя, честно говоря, сейчас я не скучаю по сцене, я вижу сейчас такой театр! Мне даже смешно сравнивать. Я б хотела, чтобы сняли фильм о врачах, о мучающихся людях, которые выходят из темного коридора. Рядом с Колей лежали солдаты из Чечни, молодые люди после инсульта, которые собирают себя по частям. Там такое мужество, такая сила. Нигде я такого не видела. Инна Михайловна мне говорит: «Люда, ты бы сыграла Полину Андреевну. Все же «Чайка»». Я отвечаю: «Понимаешь, я выброшу три часа из жизни, а я ему нужна каждую минуту». Три часа из жизни я буду кому-то представляться, три часа, которые не решат ни чью судьбу, не изменят эпоху. А судьбу своего мужа я решаю ежеминутно. Ему, как никому, нужны три часа моей жизни. Шаг за шагом мы с ним репетируем новую жизнь.
А на старый Новый год к нам домой приехали Марк Анатольевич и наш директор Варшавер. Мило посидели вчетвером, поговорили, немного выпили. Чему удивляться? Жизнь — театр, а мы в нем — актеры.
Теннис — это все
С теннисом я познакомился в детстве, когда отдыхал в Щелыкове. Любой творческий дом в те годы был немыслим без корта. Здорово играл в теннис Пров Садовский. А поскольку он меня называл своим сыном и мы с ним жили в одной комнате, я не мог не взять ракетку в руки. Садовский многому меня научил в этой жизни, не только теннису, за что я ему бесконечно благодарен. Бывало, что маме удавалось приехать не на весь срок. А я сидел в Щелыкове с самого начала лета и до школы. Я знал наизусть все окрестности и очень гордился своим положением названного сына Прова Садовского. Садовский — уникальная человеческая фигура. Он не достиг больших актерских высот, но нашел себе отдушину — Щелыково, и ею жил. Так и существовал — от лета до лета. Была у него еще одна страсть — бега. Но бега — особая статья. Азарт ужасный, азарт не денежный, он игрок по натуре, и больше всего его привлекала атмосфера состязания. С бегов — знакомство с маршалом Буденным. Знаменитые артисты на ипподром ходили, но Пров считался фигурой особой, ему присылали оттуда программки.
Теннис — такое же его увлечение, как ипподром. В Щелыкове я в первый раз увидел на корте людей, размахивающих ракетками. Я спросил, что они делают? Мне дали ракетку, поставили к стеночке, объяснили. И потихонечку я втянулся… Никогда теннисом специально не занимался, но влюбился в него тут же: раз и навсегда. Случались моменты, когда теннис по ряду обстоятельств уходил из моей жизни. Я не мог играть в институте; не мог и в первые годы в театре: учился и работал круглосуточно; не мог, когда сильно травмировал ногу.
После очередного теннисного перерыва как-то бреду по Питеру, возвращаясь из студии в гостиницу. Съемка проходила в первую смену, то есть с восьми утра до трех-четырех дня. А рядом с «Ленфильмом» — корт, там люди играют. Я спросил у кого-то из тренеров: «У вас нет лишней ракетки, я о стенку постучу?». Дали. И мяч впридачу. Стою, стучу им о стеночку. А рядом собрались люди, и им, поскольку это теннис, четвертого не хватает. Игра же интеллигентная, не на троих. Они посмотрели, как я маюсь у стенки, и предложили: «Становись к нам». Я встал. Так вновь потихонечку втянулся. В Питере я познакомился и подружился с уникальным человеком Игорем Джелеповым. Невероятное соединение спортсмена и интеллектуала. Игорь и кандидат наук, и мастер спорта. Племянник академика и сын академика. Знаменитые братья-физики Джелеповы. Он в память о дяде и отце организовал в Дубне любительский турнир. Я не раз ездил на него, выступал. Сейчас Игорь — вице-президент федерации тенниса по Северо- Западу. Он умница. Я рад, что мы друзья. Он друг верный, а в теннисном плане — безотказный. Я понимаю, что у него миллион своих дел, но если он узнает, что я приезжаю в Питер на три дня, то все эти три дня я буду играть с ним в теннис, подчеркиваю — в свое свободное от работы время. Я теперь уже всегда с собой вожу сумку с формой и ракеткой. Сегодня моя занятость и моя профессия не дают мне возможности играть
