Государственные и Ленинские премии. И чего бы ему, действительно, не слетать на воскресенье в Париж. По деньгам он вполне мог себе позволить небольшой аэроплан.
Моя мама подолгу работала за границей, и нередко я приезжал в Щелыково один, жил в комнате с Никитой Подгорным. Удивительный актер, к сожалению, не получивший заслуженной славы, поскольку популярность артисту в стране давал кинематограф (как сейчас — телевидение), а он снимался нечасто. Никита — дворянин, у его семьи были свои дома в Москве. Мы шли с ним по Южинскому переулку, и он мне показывал: «Вот наш дом, вот еще один наш дом». Подгорный — один из самых знаменитых хохмачей и разыгрывальщиков. Розыгрыши, правда, иногда бывали жестокие, как, например, то самое привидение в доме. Потом я узнал, что «представление» готовилось еще днем. Он то ли обманул служителей, то ли договорился с ними, но, когда музей закрылся, в нем остался один из отдыхающих. По команде Подгорного, а время было точно определено, кто-то, не знаю кто, натягивал на себя простыню, брал свечку и отправлялся гулять по гостиной, но двигался не у самых окон, а чуть глубже, около зеркал, оттого и эффект произошел страшный. До сих пор помню визги до истерики и даже пару обмороков.
Вспоминаю, как Коля привел меня к Мише Шпольскому на день рождения (его жена, бывшая арфистка, работала в Малом театре, а Миша был лауреатом Государственной премии, автором нескольких важных изобретений для космоса). Он привел меня на этот день рождения, где собрались все щелыковцы, чтобы они дали свою оценку, «достойна ли эта девушка нашего Коли». По-моему, они меня оценили, поэтому я до сих пор его жена.
А потом он меня повез в Щелыково.
К тому времени мы уже расписались. Он снимался в какой-то картине, и у него все время было занято, но возник какой-то перерыв, и он меня туда привез. Я была беременна, так он меня по полной программе прогулял — по всем окрестным лесам. Там вообще программа была очень насыщенная. Утром встала, взяла быстренько ракетку, постучала о стеночку, пробежала до «Снегуркиного сердца» и обратно. Женщина в Щелыково должна быть очень спортивной, очень коммуникабельной. Она должна со всеми общаться, уметь собирать грибы, их сушить, солить, собирать клюкву, малину и варить варенье, выпивать, закусывать и т. д. и т. п. Коля мне показывал красивейшие места, где серый-серый мох и стоят боровики. Незабываемые вечера, костры, эти разговоры… Одновременно кто-то может танцевать, кто-то читать, кто- то петь, кто-то перебирать гитарные струны. И мы, когда родился наш сын Андрюша, приехали с ним тоже туда, и он тоже «заболел» Щелыково. Он стал грибником невероятным. Он первым распознавал, где какой гриб, определял, где поганки (Коля вроде грибы знал, но собирал почему-то в основном поганки). А Андрюша собирал только хорошие грибы и быстро наполнял ими корзину. И всем показывал, как надо собирать. Он участвовал во всех спортивных играх. И его до сих пор очень тянется в Щелыково. Эта «болезнь» передается из поколения в поколение.
«Щелыковские отношения»
Когда «Ленком» собирался ехать в Париж с ««Юноной» и «Авось»», в Москве Пьер Карден устроил просмотр спектакля, созвав на него корреспондентов со всего мира. Заодно провел и пресс-конференцию. Кто-то из западных журналистов задал вопрос постановщику танцев Владимиру Васильеву: «Почему вы, ведущий солист Большого театра, классический танцовщик, решились ставить танцы в драматическом театре, да к тому же в них пластика в стиле рок-оперы?»
«Дело в том, что мы с Колей Караченцовым дружим уже двадцать пять лет», — с этого начал ведущий солист. На что, кстати, хореограф Лена Матвеева тут же отозвалась: «Господи, какие вы старые».
Но это действительно так, мы знакомы чуть ли не с детских лет, и не найти слов, чтобы объяснить, что такое «щелыковские» отношения, их надо прожить. На выпускные экзамены в институте ко мне приходили Катя с Володей, Валя Савина с Сашей Хмельницким. Балетные ребята, с которыми я дружил с детства. Они болели за меня, я сдавал дипломные спектакли, мамы в Москве не было, но поддержку из зала я чувствовал.
В Щелыкове, в бывшем имении Александра Николаевича Островского, 14 августа проводился и, как говорят, проводится праздник, который называется «Аркадиада». Везде в стране проходили спартакиады, а у нас — «Аркадиада». Взяли, по советскому выражению, за основу дату у замечательного человека, хорошего актера Аркадия Ивановича Смирнова, был такой в Малом театре. 14 августа день рождения Смирнова, а поскольку он выпадал как раз на тот период, когда отдыхающих собиралось большинство, то и получился повод для общего праздника. Более того, даже после того, как Аркадий Иванович скончался, все равно четырнадцатое августа празднуется. Я помню, как однажды в честь праздника мы переделали слова в популярной тогда песне: «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним». Представляю хор участников: Юрий Васильевич Яковлев, Сергей Цейц, Сережа Юрский, Коля Караченцов. Выводили мы с упоением такую фигню: «На оленях утром ранним мы отчаянно ворвемся прямо в летнюю зарю-у».
Пели с каменным выражением лица. Никита Подгорный досмеялся до слез, до истерики, он, сидя в первом ряду, стучал в бессилии кулаками по сцене. Замечательный зритель, поискать таких надо. В истерике катались Володя Васильев со Светой Жаровой. Володя Васильев у нас уже считался почти классиком советской балетной сцены. А Света (дочка Михаила Жарова) входила в круг научной интеллигенции. После нас они тоже довольно успешно танцевали рок-н-ролл.
Щелыково… Чем оно было для Коли, для меня? Было ли оно сильно тем, что эти щелыковские ночные посиделки никогда не были просто посиделками, типа ля-ля-тополя под водку?
Я потом это поняла, когда судьба свела меня с выдающимися людьми. Это нормально, когда встречаешь личность. Так и должно быть. Личность формирует личность. Я и своему сыну всегда говорила: «Скажи спасибо Господу Богу, если он подарит тебе хорошего учителя». И вот в Щелыково, на даче, сидел маленький пацан Коля Караченцов. Сидел с такими мастодонтами, героями, мэтрами, такими личностями, такими актерами, такими выдающимися режиссерами Малого театра, МХАТа. И это формировало его мировоззрение — и творческое, и как человека, и его волю формировало. В Коле это до сих пор. Я недавно с ним разговаривала: «Коль, мне важно очень, чтобы ты хотел быть здоровым! Чтобы ты сам хотел!» Он говорит, выпячивая челюсть: «Я очень хочу! Я сильно хочу!» Эта воля сформирована там, в Щелыково, этими людьми.
А когда он привез меня туда, я там увидела Табакова, увидела Юрского, увидела Юрия Яковлева. И они рассказывали о съемках, о репетициях. Пусть мимоходом, но постоянно что-то о творчестве. Потому что вся жизнь этих людей связана с ним. И замечательная актриса, Люся Крылова, рассказывала, чтобы она хотела сыграть… Она, кстати, здорово собирала грибы. Она — маленькая такая, и пока ты еще только хочешь сказать «а», Люся уже нашла. Всегда собирала такие огромные корзинки, вызывая у всех страшную зависть. Но при этом рассказывала, что хотела бы сыграть.
Походы за грибами или на рыбалку с Володей Васильевым и Катей Максимовой я тоже никогда не забуду. Звездное небо. Они ловят рыбу и одновременно рассказывают, как они были у Дзефирелли на вилле. (Потом и мы с Колей были там, в Италии, на этой вилле в Пазитано.) «Представляете, — говорят, — гора, спускаешься на лифте вниз, раскрываются двери, и перед тобой море. Там несколько вилл, в которых в свое время жили Нежинский, Корсавина. Там танцевал Нежинский для Дягилева». Для нас все это казалось фантастикой. Как Володя и Катя снимались у Дзефирелли в фильме «Травиата», когда великий режиссер пригласил их. И это все они рассказывают в Щелыково, под звездным небом. Потом варится вкуснейшая уха, и уже всю ночь никто не спит — идут разговоры, в основном о творчестве, о работе. Володя говорит о том, как в «Спартаке» ему не хватало дыхания, воздуха, и стояли баллоны с кислородом. Так был поставлен Григоровичем этот балет. И это было для нас еще одно потрясение.
