— Вперед! — кричит командир.
Несколько бойцов поднимаются, но, видя, что остальные прижались к земле, снова ложатся. Гул танков уже еле слышен, огонь противника слабеет, и, наконец, пехота начинает перебежками продвигаться вперед. Мы снимаем перебежки, но вот начинает нас обстреливать фашистская артиллерия. Теперь цепи прочно залегают, как вкопанные. Взбешенный командир, поднявшись во весь рост, размахивает револьвером, кричит, уговаривает, чуть не плача, проклинает — тщетно…
Несколько солдат, раненные осколками снарядов, орут благим матом, их выносят с поля боя. Каждого раненого сопровождают пять человек, несут кто его ружье, кто сумку. Солнце поднялось и начинает нещадно палить, командир охрип, устал, наступление сорвано. Но, может быть, это только здесь, на нашем участке, а другие части уже продвинулись далеко вперед? Мы идем по фронту, сгибаясь под тяжестью аппарата и большого запаса пленки. Часто ложимся на пыльную землю, чтобы переждать артиллерийские разрывы. Изнемогаем от жары. Гложет одна мысль: где наши танки, ведь для фашистов этот удар был полной неожиданностью. Как далеко они продвинулись?..
Над головой возникает ленивое монотонное жужжание — появились два «юнкерса».
— Авионес!.. — проносится по цепям. Крепчает огонь фашистской артиллерии. Где-то за соседними холмами слышны разрывы бомб. Это уже чересчур. Тут уже никакая сила не остановит солдат, устремившихся назад.
Долорес с маленьким маузером в руках останавливает бегущих, страстно их уговаривает — это пустяк, два самолета, ведь впереди наши танки!
К концу дня начали возвращаться танки.
Первая в истории современных войн бутылка с бензином была брошена марокканцем в танк на улице деревни Сесенья, в это утро 28 октября.
Для фашистов все же полной неожиданностью было появление наших танков. Они явно растерялись и остановились, ожидая повторных ударов. Однако, оправившись от неожиданности, снова начали наступать.
Синьор Ларго Кабальеро уехал…
Тяжелые бои идут под Навалькарнеро, в Торрехоне, на подступах к Леганес. Республиканская пехота с каждым часом становится все более стойкой в обороне. Даже массированные налеты вражеской авиации не производят того ошеломляющего впечатления на солдат, какое наблюдалось совсем недавно. Танки уже не совершают далеких рейдов, они дерутся бок о бок с пехотой в жестоких оборонительных боях. Они используются в сущности как самоходная легкая артиллерия прямой наводки, как оружие непосредственной поддержки пехоты, яростно дерущейся за каждую пядь земли на подступах к Мадриду. Если бы так же дрались раньше — под Талаверой, у Толедо!..
Потери огромны. Войска тают. Теперь уже по всему видно, что фашисты решили во что бы то ни стало в ближайшие дни ворваться в Мадрид.
Нас с Макасеевым вызвал к себе посол Розенберг. Правительство с минуты на минуту эвакуируется в Валенсию, посольство должно с правительством покинуть Мадрид.
— Вам обоим и корреспонденту ТАСС Марку Гельфанду нужно ехать в Валенсию, — сказал Розенберг. Это звучало как приказ.
А кто же будет снимать в Мадриде? В эти дни обоим советским операторам покинуть Мадрид было бы непростительной ошибкой! Спорить, доказывать не имело смысла. Я почувствовал в голосе посла нотки сомнения: «Мой долг сказать вам… решайте». Посовещавшись с Макасеелым, мы решили разделиться. Борис возьмет на себя съемки в Валенсии, я остаюсь в Мадриде.
Как-то Хосе Диас спросил меня:
— Не нуждаешься ли ты в чем-нибудь для своей работы, Центральный комитет тебе окажет любое содействие. — Я был тогда без машины, сказал, что единственное, в чем нуждаюсь, — хороший автомобиль. И хотелось бы шофером иметь надежного парня, коммуниста.
— Хорошо, мы тебе достанем машину, — сказал Хосе Диас.
Вечером этого же дня ко мне в «Палас» зашел молодой паренек и сказал:
— Я направлен к вам нз Центрального комитета Коммунистической партии. По личному распоряжению товарища Диаса. Меня зовут Хулио Диегес. Я буду с вами работать, шофером.
— А машина? — спросил я.
— Спустимся вниз, посмотрите машину, — интригующе улыбнувшись, сказал он.
У подъезда отеля стоял новенький лимузин «паккард». Хулио был явно доволен впечатлением, которое произвела на меня прекрасная машина. И тут же, отвернув лацкан пиджака, показал мне значок «Сегуридад», показал документы, разрешающие беспрепятственный проезд всюду, вытащил из кармана толстую пачку талонов на бензин.
С Хулио мы подружились. Он стал моим боевым другом, верным товарищем и ассистентом. Перед отъездом из Испании я помог ему осуществить заветную мечту — он поехал в Советский Союз в школу летчиков и, вернувшись в Испанию, сражался с фашистами на истребителе.
Мне очень не хотелось отпускать Хулио в Валенсию. Мне будет трудно в Мадриде без машины. Я успокоил его, сказав, что он вернется ко мне в Мадрид.
Все эти месяцы я неразлучно, бок о бок работал с Михаилом Ефимовичем Кольцовым. В тот момент, когда было принято столь важное решение — остаться в Мадриде, он мне был необходим. Однако где он?
* * *
Неужели 7 ноября фашисты будут в Мадриде?
Пригородный аэродром и местечко Хетафе уже в их руках. Ночью я видел Модесто. Я ни о чем его не спрашивал, но он сказал:
— Мадрида не отдадим!
— А войска? Чем ты будешь его оборонять?
— Продержимся своими силами, танками. Дождемся прихода интербригад.
На его сером от усталости лице я прочел настоящую уверенность. Мы выпили молодого вина, я уговорил его прилечь и вернулся в темный, пустынный Мадрид на его машине.
Лег не раздеваясь, сразу заснул. Но тут же меня разбудил телефонный звонок. На проводе Париж. Товарищ Садовский тревожно спрашивает, неужели я еще не эвакуировался.
— А я пока не собираюсь никуда уезжать. Шлите больше пленки, Александр Александрович! Черт возьми, все уверены, что часы Мадрида сочтены. Я убежден в обратном. И знаю, что нужно снимать, снимать, ибо каждый кадр, снятый в эти дни, — история.
Утром 6 ноября снимал в Карабанчель-Бахо бой на баррикадах. Это мадридское Дорогомилово — рабочий пригород за рекой. Несколько дней тому назад снимал мадридцев, строивших в Карабанчеле баррикады, — сегодня уже из этих амбразур бьют пулеметы по наступающей фашистской пехоте, кругом рвутся снаряды, санитары ползком выносят раненых. Здесь, очевидно, главное направление удара фашистов. И этой-то горсточке бойцов народной милиции — я насчитал два десятка — предстоит отразить лобовой натиск армии Франко, рвущейся к центру Мадрида?
Фашисты уже просочились в парк Каса дель Кампо, в Западный парк, они охватывают город полукольцом.
— Неужели в самом деле катастрофа?!
Что день кончился, я заметил только, когда мой экспонометр отказался реагировать на сумеречный свет. Проверил пленку, снятую сегодня, 6 ноября, — 450 метров. В пятнадцати тридцатиметровых кассетах запечатлены боевые эпизоды на баррикадах Карабанчеля, толпы людей, бегущих из окраин столицы в центр города, улицы Мадрида, оклеенные плакатами, среди которых выделяется плакат: «NO PASARAN!»
* * *
Еду на попутной машине в отель «Палас», где живу. Это фешенебельный отель, имеющий свою
