Бог Иисуса Христа

подобными неврозами и религиозным поведением человека. Согласно Фрейду, религия рождается в ситуации тягот жизни и обусловленных культурой ограничений, в стремлении человека найти утешение и таким образом смягчить сознание собственной беспомощности. Религиозные представления возникают из необходимости «защитить себя от подавляющей сверхмощи природы» и «исправить болезненно ощущаемые несовершенства культуры»[129]. Поэтому религиозные представления «не являются подытоживанием опыта или конечным результатом мысли, это иллюзии, реализации самых древних, самых сильных, самых настойчивых желаний человечества»[130]. Они — исполнения инфантильных желаний, «общечеловеческий навязчивый невроз», «система иллюзий, продиктованных желанием и сопровождающихся отрицанием действительности»[131]. Подобной инфантильности Фрейд противопоставлял «воспитание чувства реальности», включающее покорность судьбе и обстоятельствам, против которых наука бессильна. В этом пессимизме еще слышна нотка затаенной надежды: за счет того, что человек «перестанет ожидать чего–то от загробного существования и сосредоточит все высвободившиеся силы на земной жизни, он, пожалуй, добьется того, чтобы жизнь стала сносной для всех и культура никого уже больше не угнетала»[132].

Критика религии Фрейда должна была не только укрепить неверие неверующих, но и облагородить веру верующих. Поэтому она имеет огромное богословское и пастырское значение. Однако следует указать и на границы этой критики. Можно ли так просто исходить из аналогии между религиозными и психопатологическими явлениями (невроз навязчивых состояний, исполнение инфантильных желаний)? Необходимо сказать, что из аналогии невозможно вывести сущностное равенство. Прежде всего должен быть проанализирован феномен религии как таковой; с самого начала сводить его к другим феноменам непозволительно. В противном случае возникает подозрение, что желательным мировоззрением является не религия, а именно атеизм. В ходе подробного анализа феномена религии другие представители глубинной психологии пришли к гораздо более положительному взгляду на религию, чем Фрейд (К.Г.Юнг, Э.Фромм, В.Э.Франкл). Однако хотя психология и в состоянии выяснить психологическую реальность, психическое содержание и психические следствия религии, она не может делать высказываний об объективности и истинности феномена, подразумеваемого в религиозных представлениях. Мы вновь достигли границ теории проекции.

Карл Маркс

Карл Маркс[133] (1818–1883) родился в еврейской семье, позднее перешедшей в протестантизм. Уже в молодости он знакомится с французским Просвещением, а позднее, в берлинском кружке (А.Руге, М.Штирнер, М.Гесс и др.)» примыкает к атеистам–левогегельянцам и осваивает критику религии Фейербаха. В социализм и коммунизм Маркс приходит лишь в парижский период, познакомившись с идеями ранних социалистов (Прудон, Сен–Симон, Оуэн и др.) и подружившись с Г.Гейне и Ф.Энгельсом. В 1848 г. Маркс вместе с Энгельсом пишет «Манифест коммунистической партии», ставший основой коммунистического движения. По совету Энгельса Маркс изучает политическую экономию (А.Смит, Д.Рикардо, Дж.Ст.Милль). В то время как «Парижские рукописи» еще носят философско–гуманистический характер, для Маркса все более важным становится реальный гуманизм. В его основном труде «Капитал» (1867) на передний план выступает экономический анализ. Впрочем, позднейший диалектический материализм (диамат) начался с «Анти–Дюринга» Ф.Энгельса (1878), который превратил учение об исторической диалектике общества в общее мировоззрение и, подхватив эволюционную теорию Дарвина, вписал учение Маркса во всеобъемлющую диалектику природы. Благодаря Ленину диамат стал официальным мировоззрением коммунистического движения. Соотношение раннего и позднего Маркса, Маркса и марксизма спорно; современные исследователи подчеркивают, несмотря на всю разницу акцентов, их взаимосвязь и преемственность.

Лишь после опубликования «Парижских рукописей» в 1932 г. разгорелась дискуссия о первоначальном марксизме К.Маркса, в отличие от ортодоксального доктринерского и тоталитарного марксизма коммунистической партийной и государственной идеологии. В результате возникли разнообразные антропологически–гуманистические толкования философии Маркса (Лукач, Корш, Грамши, Шафф, Колаковский, Маховец, Блох, Сартр, Гароди, Лефевр, Мерло–Понти и др.), которые в ортодоксальном марксизме были заклеймены как ревизионистские. Они содержали концепцию демократического марксизма, а также новые возможности диалога с христианством. Представители «Франкфуртской школы» (М.Хоркхаймер, Т.В.Адорно и др.) пытались интерпретировать марксизм как продолжение Просвещения Нового времени и обновить его как практическую философию истории (Ю.Хабермас). Структуралистская интерпретация философии Маркса (Л.Альтюссер), напротив, подчеркивает, что субъектом истории является не отдельный человек, а совокупность общественных отношений. Новейшие интерпретаторы обращают внимание на то, что тоталитарные черты свойственны не только позднейшему марксизму, но и мышлению самого Маркса, так что развитие марксизма должно быть оценено не как вырождение, а как более или менее последовательная эволюция (А.Глюксман, К.Жамбе, Ж.Лардро, Б. — А.Леви). Для богословия при толковании Маркса исключительно важен вопрос, являются ли критика религии и атеизм существенными элементами марксизма или же они обусловлены исторически и, следовательно, второстепенны.

С исторической точки зрения, основу критики религии Маркса, бесспорно, составляет гуманистический атеизм Фейербаха. «Основа иррелигиозной критики такова: человек создает религию, религия же не создает человека»[134]. Как для Фейербаха, так и для Маркса религия представляет собой проекцию; атеизм для него не просто отрицание, а отрицание отрицания и, следовательно, гуманистическая позиция. Такой атеизм предполагает коммунизм, но атеизм еще не есть коммунизм. Более того, для марксизма критика религии является предпосылкой критики общества. «Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики»[135]. В этом вопросе Маркс решительно выходит за рамки философии Фейербаха. В отличие от Фейербаха Маркс старается понять человека во всей совокупности его общественно–экономических отношений. Но «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений»[136]. «Человек — это мир человека, государство, общество. Это государство, это общество порождают религию»[137].

Этот конкретный, политико–экономический взгляд на человека имеет последствия для нового гуманизма Маркса. В то время как Фейербах хотел уличить гегелевский пантеизм в атеизме, Маркс стремится превратить гегелевское офилософствование (Philosophisch–werden) мира в обмирщение (Weltlich–werden) философии[138]. Гегель примирился с миром лишь мысленно, а не в реальности; совершенной философии у него противопоставлен бессмысленный мир. Маркс стремится претворить философию в жизнь и тем самым отказаться от нее, превратить теорию в практику. «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[139]. Основной недостаток материализма его предшественников, в т.ч. Фейербаха, Маркс видит в том, что действительность в нем воспринимается как объект, а не субъективно, как человеческая деятельность, практика[140]. Таким образом, Маркс преодолевает механический материализм и переходит к историческому материализму. Исторический материализм подхватывает идею субъективности, свойственную Новому времени, и, следовательно, является полноправным наследником Просвещения и идеализма. Материализм Маркса одновременно представляет собой гуманизм, согласно которому человек —