прошедшего дня, тревога за Элли и – что-то еще, будто кто-то грозный смотрел на него из ночной тьмы немигающим желтым взглядом.
Данилов тряхнул головой, сгоняя наваждение.
– Что-то можно предпринять? – спросил он Жака.
– Ага. Молиться, чтобы ливень шел до утра. Тогда вертолеты не взлетят и любые джипы завязнут. А уж армейские полугрузовички – тем более. Вот только надежда эта слабенькая.
– Что так?
– Ветер с океана. Отнесет тучи дальше. И если что-то готовится... Просто раскисшие дороги никого не остановят.
– Скверно.
– Куда сквернее. Я в легионе восемь лет. Свыкся: рано или поздно обязательно пристрелят. Но мне до окончания контракта – три месяца. Деньжата есть. Начал подумывать, как устроюсь где-нибудь в маленьком городке под Марселем, заведу виноградник, жену-толстушку, кафе открою для местных, да не для дохода, а так, чтобы было с кем языки почесать... Красиво?
– Душевно.
– Вот. А мечтать – вредно. Потому как теперь тоска такая, что хоть гиеной вой... И знаешь, что самое противное? Дорого свою жизнь продать не удастся: если бы собрать ребят, организоваться... А одинокий ниндзя только в кино хорош.
В бою живет мало. – Жак подумал, добавил:
– Хотя, если повезет...
– Повезет.
– Ты оптимист. Если бы белый день... Закрепиться и сшибать эту шпану на выбор. Уложить десять- двенадцать нападающих, да грамотно, на открытом пространстве, остальные и задумаются, на рожон не полезут. А ночью – плохо.
Никто не боится.
– Думаешь?
– Ночью смерти не видно.
– Солдаты – как дети, убьют – не заметят?
– Ну, – заулыбался Жак. – А ты ничего, веселый. Смур-ные – 'они к себе пули как притягивают. Шибко бесшабашные – тоже. Веселые – в самый раз. Может, и пронесет нелегкая, а?
– Обязательно. Пойду пройдусь.
– Валяй. Будешь возвращаться – постучи условно, на мотив «Марсельезы».
– Угу. Ты только спросонья через дверь не пальни.
– И что такого? Там броневой лист. Нам бы еще человечка понимающего, мы бы этот особнячок с час держали, а?
– Точно.
Олег набросил прозрачный плащ, но скорее для порядку. Вышел – и мигом промок до костей. Струи показались холодными. Молнии продолжали рассекать небо, гром гремел не переставая, но было очевидно: гроза движется на материк, и небо если и не очистится, то через час-другой хороший пилот вполне сможет вести вертолет.
Олег прошел к гаражу, проверил самый мощный и вместительный из джипов.
Бензина – полный бак, аккумулятор – порядок; стекла он затонировал самолично пару дней назад и Укрыл заднее и боковые кевларовыми бронежилетами, как и сиденья.
– Взял он саблю, взял он востру... – напел Олег, снова глянул на небо.
Дождь лил не переставая, вспышки молний делали видимый кусок берега странной декорацией. Не хватало только действа. Олег жестко свел губы. Голову поволокло знакомым азартом, будто где-то недалеко, в темноте, притаился жестокий, безжалостный хищник... Он был готов к крови.
Глава 79
Усталость пришла внезапно, словно Данилова вдруг накрыло тяжкой океанской волной. Голова сделалась тупой и неподъемной, под ложечкой возник противный привкус и – настало полное безразличие ко всему. Даже стекающая по лицу вода казалась теперь теплой тягучей жижей.
Олег вернулся, постучал охраннику, вяло поднялся наверх. Веллингтон сипло похрапывал в кресле, Элли тоже спала, свечи в спальне струились мягким теплом, и рядом дремала сиделка... Мисс Брайтон подняла на Олега взгляд, узнала и снова смежила веки. Похоже, она даже не просыпалась.
Пошатываясь, Олег добрел до своей комнаты, сбросил насквозь промокшую одежду, забрался под душ. Струи стекали по телу, а в голове Данилова уже клубились сновидения – он словно бредет по бесконечной выгоревшей равнине, а свинцовое низкое небо давит тонной тяжестью скопившихся в его чреве штормов...
Олег заснул стоя; пошатнулся, едва не упал, кое-как вытерся, оделся, взял автомат, в обнимку с оружием прилег на диванчик и провалился в сон, как в яму.
Грохот разорвал небо, как лист ржавой кровли. Черная ночь за окном вспыхнула мертвенным светом галогена; лучи фонарей и прожекторов рассекали тьму длинными жадными пальцами. Вертолетные двигатели заработали, казалось, прямо над черепичной кровлей особняка.
Олег слетел с диванчика, пробежал холл, заглянул в спальню. Испуганная мисс Брайтон растерянно смотрела на потолок: люстра тихонько покачивалась.
Элли привстала с постели, опустив босые ступни на пол. Посмотрела на пляшущие лепестки огня в канделябре, оглядела себя: она была в детской пижаме, расписанной ехидными микки маусами и иными зверушками. Опустила голову набок, словно прислушиваясь к чему-то – в себе или вовне, хмыкнула глуповато-растерянно:
– Кукла?
Потом подняла взгляд, различила одетого в темный камуфляж Данилова, сестру Брайтон, снова глянула на Олега:
– Халег?
– Да, Элли.
– Где мы?
– В поселке.
– Странно. А мне снова снилась меловая долина. И свет там был такой же мертвый, как сейчас за окнами. А потом приснилась другая страна... В ней было сияние и не было страха.
Элли встала, подошла к Данилову, шлепая по полу босыми ступнями, прильнула к нему на мгновение, отпрянула, разглядывая...
За окном прогрохотала очередь, еще, и начали стрелять слаженно, густо.
Данилов определил: очереди односторонние, никакого ответного огня. Нападавшие прочесывали пулями уже наверняка пустой поселок. Зачем?.. Какая-то мысль забрезжила, но уловить ее Данилов снова так и не смог.
Элли прильнула к нему, зашептала торопливо:
– Этот мир – чужой. Теперь я знаю точно. И все здесь ненастоящее... И берег, и скалы, и ты... Ты только здесь такой, а вообще – другой. И я – другая... Нет, я понимаю: чтобы жизнь получилась, ее нужно себе выдумать, но...
Как не бывает чужой войны, так не бывает и чужой боли... А люди здесь живут болью и страданием. Слышишь? Это они говорят там, за окнами, они не знают другого языка, кроме языка огня, боли и страха... А мы не желали знать их страх, не замечали его и жили так, словно за окнами – большой цветущий сад. И чужая боль настигла нас.
– Погоди, Элли, потом... – Данилов попытался отстраниться, но у него не получилось: девушка цепко ухватила за плечи и продолжала говорить, сбивчиво, волнуясь:
– Нет, ты дослушай, пожалуйста... Не будет у нас этого «потом». Совсем не будет. У тебя – будет, у
