Гриф глянул на помощника с каким-то новым интересом. Потом произнес очень медленно:
– Я не могу позволить себе роскошь устранить человека, не выяснив, кто за ним стоит.
– Его сыграли втемную. Это очевидно.
– Особенно если его сыграли втемную. Все. Вопрос закрыт.
– Есть.
– Что ты выяснил о Данилове достоверно? – спросил Гриф.
– Место жительства.
– Нужно установить наблюдение. Только нежно.
– Люди работают.
– М-да. Не густо. Он действительно одинок?
– Да. Ни родителей, ни родственников. Мы осторожненько опросили соседей.
За полгода в его квартире, конечно, бывали женщины, но – случайные. И не проститутки.
– Я не знаю среди женщин «не проституток». Просто одни продаются за наличные, другие – за карьеру, связи, место под солнцем. Лучше – под южным и ласковым.
– Я имел в виду именно женщин, продающих свое тело за деньги, – дисциплинированно уточнил Вагин.
– А – душу? Душу за деньги продают?
– Извините? – тускло глядя на Грифа, переспросил Вагин.
– Продают... На том и стоит мир. – Гриф пожевал губами, размышляя о чем-то своем:
– Ты не забыл о моем поручении? Барышнями для нашего застенчивого интеллектуала озаботился?
– Так точно.
Вагин выудил из черной папки увесистый конверт и почтительно положил на стол. Гриф вытряхнул из него с полтора десятка фотографий, оскалился:
– Анекдот есть такой. Сидит больной у психиатра, тот вынимает из стола карточку, показывает – на ней изображен треугольник, – спрашивает больного:
«Что это такое?» – «Это палатка, а там мужик с бабой уединились и – занимаются любовью!» – «Хорошо», – останавливает его врач, показывает карточку с квадратом: «А это что, по-вашему?» – «А это – дом, а там в каждой квартире мужики с бабами...» Врач озадачился, хмыкнул, показывает круг: «Ну а здесь что изображено?» – «Ну как же, доктор, это же земной шар, а на нем – в каждой палатке, в каждом доме, под каждым кустом – мужики с бабами...» – «М-да... – протянул психиатр. – У вас сложная форма сексуальной фобии, вы совершенно неадекватно реагируете на предъявленные вам символы». – «А вы, доктор, тоже хороши, – возмущается больной, – такую порнографию в столе держать!»
– Смешно, – вежливо развел пегие губы Вагин.
– Что ты мне притаранил, лишенец? – произнес Гриф, не очень-то и скрывая за язвительностью недовольство.
– Я полагал...
– Не суди по себе, Вагин. Откуда ты набрал столько шалав? На них же пробы негде ставить!
– Практика показывает, что интеллигенты более всего западают как раз на потаскух. Чем вульгарнее, тем лучше.
– Ин-тел-ли-ген-ты. Ин-тел-лек-ту-а-лы, – медленно и жестко произнес по складам Гриф. – «Практика показывает», – сымитировал он тягучий говор Вагина. – Яйцеголовые уроды, путающиеся в этой жизни, как в мамашкиной юбке... Данилов – интеллектуал? Это он не разбирается в жизни?
– Вы охарактеризовали его как идеалиста. Насколько я проинформирован Бокуном...
– Фока тебе рассказал, как Данилов его «построил»? Одним взглядом?
– Он упомянул, что у объекта э-э-э... «взгляд убийцы», но я отнес сие к фантазиям. Фокий Лукич тревожный и неуравновешенный товарищ, к тому же он был сильно нетрезв, и ему могло почудиться, что...
– Ничего ему не почудилось, не привиделось и не померещилось, Вагин. Я слышал разговор. Данилов именно такой. Жесткий. Опытный. Травленый. И раскован он не показно, он так живет. И знаешь, почему? Да просто ничего он в этой жизни не боится: не за кого ему бояться, а к себе он относится как самурай... Что-то в его прошлом пережгло в нем инстинкт самосохранения, и живет он сейчас словно по инерции...
А Фока, тот был напуган смертельно, не блажно! Я не поручусь, что, будь они действительно наедине, Бокун не напрудил бы лужу прямо в своем президентском кресле! А ты говоришь – интеллектуал!
– Тогда... почему «идеалист»?
– Тебе следовало бы знать, Вагин. Люди без идеалов ничего не достигают в этой жизни! Их удел – быть прислугой. Высокооплачиваемой, но прислугой! Только идеалы заставляют людей терпеть лишения, быть самоотверженными и проявлять доблесть! Доблесть! Многие давно забыли, что это такое! А Данилов... Он похож на воина, уставшего от войны и разочарованного в жизни. Но – не в идеалах!
Идеалов чести он не оставил: достоинство не позволит ему тлеть на этой помойке ленивым жвачным или шустрить суетящимся торгашом! А ты – ты предлагаешь хищнику в «предмет обожания» заунывную потаскуху? Нам нужна такая девчонка, в которую он сможет влюбиться, понял, недоросль? – Гриф усмехнулся, закончил ернически, имитируя кота Матроскина из известного мультика:
– Сдается мне, зря я тебя кормлю.
– Виноват, – прошелестел тонкими губами Вагин.
– Это все, что у тебя есть? – кивнул Гриф на рассыпанные по столу фото.
– Нет. – Вагин бесстрастно вынул из папочки другой конверт.
– Востер. Ну-ка? – Он открыл конверт, там было всего четыре фотографии. – Вот это лучше. Откуда девки?
– Э-э-э...
– Да не блей ты!
– Двое из театрального училища, еще двое...
– Где они сейчас? – перебил его Гриф.
– Внизу. Ждут.
– Ты проинформировал их?
– В общих чертах. Дескать, нужно сыграть роль.
– Ты с ними уже работал?
– Да. Способности хорошие.
– Принципы?
– Современные.
– Интересы?
– Развитые девочки.
– Крючки на них?
– Надежные. На каждую папочка. Любой можно поломать и карьеру, и жизнь. А то и закрыть на пару лет безо всяких фокусов. По закону.
Гриф растянул губы в усмешке:
– У нас – так: или по-хорошему, или по закону.
Глава 15
– А ты меня заинтриговал, Вагин. И не столько барышнями... Ты что, решил меня сыграть? Проверить на бдительность, вшивость и профпригодность?
– Ну что вы, Сергей Оттович.
– Ты еще добавь: «Как можно-с». Мы оба знаем, как можно.
