– Тоже детдомовская?
– Вроде того, – пробурчал невразумительно тот. Валентин Карпыч снова потер ручки, спросил построжавшим голоском:
– Оформлять когда будете?
– Да когда? Сейчас.
– Вместе с остальными?
Гнутый неопределенно пожал плечами, промычал:
– Ну.
– Я хотел бы поприсутствовать.
– А мне что? – процедил Гнутый. – Вон Викентий идет, как он скажет.
Доктор Вик шагал слегка наклонившись вперед, так быстро, что полы халата развевались сзади линялыми гусиными крыльями. Он был невысок, сед, сухопар, костист, а на лице, украшенном очками с толстенными линзами в массивной черепаховой оправе, застыло выражение фанатичной решимости.
Даша услышала, как забилось сердце: она почувствовала в этом человеке властность,новластность этабыла какая-тохолерическая, истерично-болезненная, да и двигался доктор Вик словно болванчик на шарнирах: резко, дергано. И все же – это не трясущаяся сладкая медуза Валентин Карпыч, он сможет понять нелепость всего и опасность этой нелепости для себя, нужно только... Девушка шагнула вперед, заговорила быстро путаясь в словах:
– Послушайте, доктор, меня похитили, я...
Гнутый наотмашь ударил ее по губами, умело захватил руку, скрутил.
– Буйная? – живо поинтересовался Викентий. Гнутый энергично закивал, глядя в глаза доктору и выпучив свои, словно подавая тому знак.
– Понятно.
Викентий вытащил из кармана коробочку, оттуда – заправленный одноразовый шприц, вымоченные в спирту кусочки бинта, расстегнул девушке джинсы, приспустил их вместе с трусиками, быстрым движением протер спиртовым бинтом руки, другим – ягодицу, ловко уколол и опорожнил шприц. Даша обмякла, Вик кинул отрывисто:
– Можешь отпускать.
Гнутый наклонился к уху Викентия, пошептал что-то, тот понятливо кивнул, глянул на Валентина Карпыча:
– Не беспокойтесь, все будет как надо.
– Ну что вы, Викентий Ильич, кто же может усомниться в вашей компетенции, – добродушно пробубнил замглавного. – Только с оформленьицем не тяните, мало ли что.
– Я же сказал: все сделаем! – жестко и нервно отозвался Викентий.
– В ваше отделение уже двоих привезли, из Колывановско-го детдома... Я бы хотел поприсутствовать... э-э-э... при оформлении и... вообще.
– Не сегодня, – отрезал доктор Вик.
Валентин Карпыч покраснел, попытался настаивать:
– Вы же понимаете, Викентий Ильич, я, как заместитель главного врача больницы...
– Приходите завтра, мы будем проводить медосвидетельствование всех вновь поступивших больных, оформлять на перевод... Когда начнут осматривать девиц, я вам сообщу. – Губы Викентия брезгливо искривились. – А сегодня – увольте. Да, вам тут... гонорар причитается. За переработку. Выплата тоже завтра.
– Ну да, ну да, – прочмокал влажными губами-гусеницами Валентин Карпыч, понятливо и кротко, будто пони, кивнул, качнув увесистыми брылями, развернулся и затрусил к дальнему корпусу, часто перебирая коротенькими ножками, и оттого казалось, будто тучное его тело катится само собой.
«Ко-ло-бок» – слово будто клубилось в мозгу девушки в парах грязно-серого тумана. Даша все видела, все чувствовала, все понимала, но вялая, сонная апатия окутала сознание, спеленала волю, и ей не хотелось уже ни-че-го.
– Ну что, пойду оформлять? – спросил, кивнув на Гнутый.
– Иди умойся. Кто это тебе морду так разукрасил?
– Да... – махнул рукой тот.
– Эту Студент оформит. Вместе с детдомовскими, одним списком. Так проще всего. Как ее зовут?
– Даша Иванова.
– Имя настоящее?
– Имя – может. А вот фамилия...
– Кто она? Откуда?
– Марат не сказал. Я думаю, сам не знает.
– А Борисов знает?
– Барбарис-то? Он – должен. Видно, чья-то маруха, из деловых. Платье на ней было штуки за полторы. Баксов.
– Вот как?
– Ну. Марат сказал, в понедельник ее заберут. И оплата за нее тройная против обычной.
– Что-то не торопятся они с оплатой. А деньги счет любят.
– Ну. Я Марату говорил. Он ответил, что зашлют. Вроде даже в понедельник.
– Понедельник – день тяжелый.
– Когда получаешь бабки, то наоборот.
– Наоборот? – Глаза доктора Вика блеснули азартно, и все лицо его осветилось, будто озаренное внезапной догадкой. Он повторил медленно, врастяжку:
– На-о-бо-рот...
– Ну.
– Неплохо задумано, а, Гнутый? Понедельник день тяжелый.
– Так говорят, – пожал плечами сбитый с толку санитар, опасливо покосился на доктора: не, его верно пора менять, шиза давит эскулапа на ровном месте, шкалит бедолагу, словно травы обкурился или обкололся чем. А может, и обкололся, с него станется!
– Наоборот, – тихо повторил доктор. – Зашлют денег, говоришь?
– Ну. Обещались.
– Тебе нужны деньги?
– Ну. А кому не нужны?
– Тому, кто получает пулю.
– Ч-что? – запнувшись, переспросил Гнутый.
– Тому, кто получает пулю, деньги уже не нужны. А понедельник – день тяжелый.
– Это... Это вы к чему?
– Так. Сентенция.
– А-а-а... – протянул Гнутый, явно не уразумев смысла последнего слова. Но что-то противно заурчало у него под ложечкой, какая-то сосущая пустота образовалась внутри, словно там уже зияла пробитая пулей дыра и жизнь, его жизнь, медленно, по капле, устремилась туда, в пустоту небытия.
Гнутый взглянул на Вика: на губах доктора блуждала улыбка обиженного подростка, его маленькая фигурка казалась щуплой, и только глаза, укрупненные линзами, сияли глуповатым восторгом.
Гнутый кашлянул, чтобы придать себе бодрости, да и Вика вернуть на землю.
– Ты еще здесь? – невидяще уставился на него доктор.
– Ну.
– Ступай. Девчонку я сам отведу.
– Ага. Чего я хотел? Марат приказал девку не ломать особо, постращать разве что.
– Постращать... Разве сейчас хоть что-то может кого-то испугать? Мир жесток и бездарен, сатана – всесилен, и никто в этом мире ни в чем не властен, кроме смерти.
Гнутый опустил голову: нет, получать тычки от Матроса куда спокойнее, чем общаться с этим... Он, Гнутый, не забыл, как с полгода назад доктор Вик располосовал длинным препарационным скальпелем горло одному бездомному бедолаге, рывшемуся в больничной помойке. Доктора Вика тогда трясло, как
