Зной

сердца, пока Карла не предадут земле.

— Тем временем, — говорил Воскбоун, — я свяжусь с Максин Гонзага и сообщу ей о наших находках.

Чьих это — наших? — подумала Глория.

— Если честно, мисс Мендес, я не могу с уверенностью сказать, какую процедуру положено использовать в подобной ситуации. Возможно, им снова придется провести предварительное слушание по делу о наследовании. В этом случае управлению государственного администратора опять понадобится ваша помощь, и немалая. Все это время вы вели себя как человек чрезвычайно терпеливый, надеюсь, такой вы и останетесь. — Воскбоун откашлялся. — И надеюсь… хотя я… надеюсь, что ваше предложение… э-э… все еще остается в силе.

— Это вы о танцах?

— Угу. Э… да.

Глория поджала губы:

— Конечно, остается.

— Очень вам благодарен.

— Не за что.

— Может быть, мы сейчас и договоримся относительно…

— Я вам позвоню.

— Угу. У вас есть мой номер?

— Есть.

— Ну хорошо. Хорошо. Спасибо, мисс Мендес.

— Детектив? Раз уж мы собрались с вами на танцы, вы, может быть, перестанете называть меня «мисс Мендес».

— Угу. Вы предпочли бы…

— Как насчет «доктор Мендес»?

— Если это… угу… если это для вас предпочтительнее, то я…

— Я пошутила, детектив. Называйте меня Глорией.

— Глория. Хорошо. Буду. Глория.

— А я стану называть вас Джоном.

— Да. Отлично.

— Договорились?

— Договорились, — ответил он.

— Ну, до свидания, Джон.

— Берегите себя, мисс Мендес.

Еще через пару дней ей позвонила Максин Гонзага и сказала.

— В Тарзана живет человек по имени Джек Геруша.

Глория смутно припомнила, как звонила ему, получила от него разнос и прервала разговор.

— И что же?

— Он сейчас в доме престарелых, — сказала Гонзага. — Не хотите съездить туда?

Приют престарелых «Златые годы» выглядел как поблескивающий брикет комковатой ореховой пасты, затесавшийся в приземистую вереницу торговых центров и ошарпанных «линкольнов», проживших уже по полтора отведенных им срока. Дикая жара уступала в его вестибюле место кондиционированным сорока восьми градусам.

— «Златые» — это правильное слово? — поинтересовалась Гонзага, пока они ожидали дежурную сестру.

— Не самое правильное из всех, какие я знаю, — ответила, растирая ладони, Глория. — Я полагала, старики всегда мерзнут.

— А я — что им всегда жарко.

— Но как же плохое кровообращение?

— Доказательство нагляднее некуда, — сказала Гонзага. — Это же иглу какое-то, черт бы его взял.

Они приехали сюда к ленчу. Их провели в столовую, заставленную голубыми пластмассовыми столиками на шесть персон. Обитатели приюта жевали творог и переговаривались. Столовая смахивала на школьный кафетерий, наполненный группками, чтобы не сказать кликами, вполголоса обменивавшихся сплетнями заговорщиков. Здесь были столики маразматические, столики энергические, столики женщин с окрашенными в пастельные тона волосами, столики одиночек, бросавших свирепые взгляды на каждого, кто попадался им на глаза. Глория улыбалась мужчинам, и те отвечали ей плотоядными ухмылками. Один из них сказал: «О, приветик, красотка» — и его узкогубая соседка молча и смачно шлепнула болтуна по плечу.

Джек Геруша важно, как раджа, восседал в углу. Его обслуживала личная медицинская сестра, кормившая старика с ложечки желе и истекавшими соком кусками персика. В отличие от прочих здешних жителей, обходившихся пластмассовыми столовыми приборами, Геруша пользовался настоящими, да еще, судя по всему, и серебряными.

Максин представилась и представила Глорию, назвав ее своим партнером.

— А я Селия, — сказала сестра. — Поздоровайтесь с вашими гостьями, мистер Геруша.

Гepyшa поднял правую руку, на которой отсутствовал мизинец, чарующе улыбнулся, согнул два из четырех уцелевших пальцев, указательный и безымянный, и показал своим гостьям средний.

После чего отдал им честь, откинулся на спинку кресла и мгновенно заснул.

Селия пожала плечами:

— Он иногда бывает большим брюзгой.

Они отошли на несколько столиков. Глория взглянула на горло старика. Он не брился — или его не брили — самое малое неделю.

Гонзага спросила:

— Сестра Ричардс предупредила вас о нашем приезде?

— Да, вы по поводу его родственника. Я и не знала, что у него какие-то родственники есть.

— А кто же его сюда поместил?

— Он и поместил. Ему надоело самому подтирать себе задницу. — У Селии приподнялся кверху уголок рта. — Теперь это моя привилегия. Он мог обзавестись персональной медицинской сестрой и остаться дома, но ему охота, чтобы его окружали люди, на которых можно орать. Три месяца назад он еще жил сам по себе. Потом с ним приключился удар — не сильный. И теперь он катится по наклонной плоскости и уже забыл половину того английского, какой знал. Еще он любит позвонить наугад по телефону и обругать того, кто снимет трубку. Ну а уж когда ему самому звонит какой-нибудь телефонный торговец, он бедняге такого перцу задает!

— Женат он был?

— Нет. Ни семьи, ни детей. У него был брат, но и тот давным-давно умер.

— Чем он занимался раньше? — спросила Глория.

— Я думаю, был ювелиром. О прошлом он рассказывать не любит, да и понять его удается не всегда. Насчет ювелира, это я сама вывела из его разрозненных замечаний. Он иногда разговаривает сам с собой. У него есть ящик с разными бирюльками, так он и с ними часами разговаривает.

— С неодушевленными предметами? — спросила Гонзага.

— Ну да, с теми, что хранятся в его комнате, — сказала Селия. И, поняв, что им хочется взглянуть на эти предметы, предложила: — Давайте сходим туда, пока он спит.

Даже не видя прочих помещений дома престарелых, Глория готова была назвать комнату Геруша огромной. Она сказала об этом Селин, и та объяснила:

— Раньше тут было две комнаты. Он оплатил снос стены, которая их разделяла. Джилл говорила, что ему могут достаться по наследству какие-то деньги, это верно?

— Возможно, — ответила Гонзага.

— Ну так он в них не нуждается.