сюда: наследственные признаки его уничтожаются, сменяясь загаром.
— Весьма сожалею о вашей потере, — прибавил он.
Слова эти Глория слышала далеко не впервые, и всякий раз они звучали так, точно речь шла о ключах, которые она куда-то засунула, а куда — забыла.
— Спасибо, — сказала Глория, выкладывая перед ним на стол свидетельство о смерти Карла.
Пока Уирли читал бумагу, лицо его становилось все более озадаченным. Прежде чем он успел хоть что-то сказать, Глория извлекла из пакета урну и поставила ее на стол.
Уирли даже съежился в кресле:
— Что это?
— Они кремировали его еще до того, как я приехала, — объяснила Глория.
Уирли позеленел и рывком отъехал вместе с креслом от стола.
— А вот это совсем ни к чему, — сказал он.
Реджи, давясь от смеха, вынес урну из кабинета.
— Извините, — сказал Уирли. — У меня на этот счет особая сенситивность.
— Насчет праха?
— Насчет смерти, — ответил он. — Она внушает мне исступленный ужас.
— Но вы же занимаетесь имуществом умерших, — удивилась Глория.
— Психиатр, который консультировал меня в колледже, полагал, что это может оказаться хорошей стратегией преодоления моего страха.
— И помогла она вам?
— Ни в малой мере. — Уирли взял со стола свидетельство: — Так это все, что у вас имеется.
— Я понимаю… — начала было Глория, однако закончить ей помешало возвращение Реджи.
— Я пристроил урну у стойки с журналами, — сообщил он. — Мы заберем ее, когда будем уходить.
— Смотрите не забудьте, — попросил Уирли.
— Это все, что я получила от мексиканской полиции, — сказала Глория. Она показала ему еще одно, решающее, доказательство смерти Карла — его серебряный крестик — и описала, сумев уложиться в тридцать секунд, свой южный вояж. Слушая ее, Уирли делал заметки на листке бумаги с эмблемой какого-то отеля.
— С ближайшими родственниками его вы связывались?
— Пыталась. Потратила неделю на звонки в самые разные места, пытаясь получить сведения о них.
— И?
— Если родственники и существуют, мне их отыскать не удалось. Я обзвонила всех наших клиентов. Поговорила с каждым из наших складских работников. Обшарила офис. Съездила в дом Карла и перевернула там все вверх дном. Я проработала у Карла Перрейра почти десять лет и ни разу ни слова о семье от него не слышала. Да и звонили нам люди исключительно по делу.
— Вам это странным не казалось? — спросил Уирли.
— Конечно, казалось, — ответила она, — но я привыкла. И не видела причин приставать к нему с вопросами.
— А завещания он не оставил?
— Мне о нем ничего не известно. И Уэсу Кацу, судя по всему, тоже.
— Может, семья у него была такая, что ему о ней и говорить-то не хотелось, — вставил Реджи.
— В законе прописана процедура распределения наследуемого капитала, — сказал Уирли, — а также круг лиц, которые вправе на него претендовать, и если удается найти кого-то, входящего в этот круг, он и становится наследником, в противном случае деньги поступают в государственный фонд.
— Так что же мне делать? — спросила Глория.
Уирли как-то странно посмотрел на нее:
— Вам? Вам ничего делать не нужно.
— Почему?
— Вы свою задачу выполнили. Правда, никто ее перед вами не ставил. Теперь вы передадите все властям. Если они примут вот это, — он помахал свидетельством о смерти, — а это очень большое «если», то будет приведен в движение соответствующий механизм.
— Я разговаривала с полицейскими перед тем, как поехать в Мексику, — сказала Глория. — Им все это не интересно.
Уирли поковырялся в зубах, нашел в них искомое, проглотил.
— Им — нет. Суду — да. Дела, в которых умерший не оставляет завещания, а ближайших родственников его найти не удается, передаются в ведение государственного администратора наследств.
— А что происходит с бизнесом?
— Бизнес продают с аукциона.
Глория ненадолго задумалась, потом сказала:
— Мне хотелось бы участвовать в этом.
— В чем?
— В исполнении его… его последней воли.
— Это благородно, боюсь, однако, что решать тут будете не вы. Государственный администратор так легко от своих прав не откажется, поскольку его управление получает долю собственности покойного. И управление городского прокурора тоже… Все получают. Он мог упомянуть вас в завещании?
— Не думаю, — ответила Глория.
— Тогда по закону вы ничего требовать не вправе.
— Я отвечаю за его бизнес, — сказала она. — Карл поручил мне это. У меня есть записка от него.
— И что в ней сказано?
— «Позаботься тут обо всем, пока меня не будет».
Уирли погладил себя по галстуку:
— «Позаботься тут обо всем, когда меня не будет».
—
— «Позаботься тут обо всем, пока меня не будет».
Она кивнула.
— Ну, могу вам сразу сказать, если записка не заверена, завещанием ее никто не сочтет.
— Я не претендую на его деньги.
— Тогда о чем же вы просите?
Глория помолчала, думая: хороший вопрос. Она просит о… о праве как можно дольше цепляться за останки Карла?
— Я просто хочу участвовать в этом.
Пауза.
— Знаете что, — сказал Уирли. — У меня есть друг, судья по делам о наследствах. Человек он старый, работает не полный день. Свободного времени у него много, да и поговорить он любит. Давайте я позвоню ему, и мы посмотрим, что он скажет. Вас это устроит?
Глория кивнула:
— Спасибо.
Уирли покачал головой:
— С какой стати кто-то может
Когда Глория с Реджи уже стояли в ожидании у дверей лифта, из офиса Уирли выскочила, держа перед собой в вытянутой руке урну, секретарша.
— Вы же не хотите оставить нам это, — сказала она.
— Нет, — беря урну и прижимая ее к себе, ответила Глория.
— Мистеру Уирли не хотелось бы снова увидеть ее.
— Ему вообще видеть ее без надобности было, — согласился Реджи.
