В номере от шестого октября он увидел заголовок «Из зала суда». Нет, это про ограбление кассира.
Дмитрий Николаевич почувствовал сухость во рту.
В номере от шестнадцатого октября на четвертой странице была небольшая заметка — «Суровая кара». Неровно набранный текст.
«Закончилась выездная сессия суда, которая рассмотрела дело А. Бражко, Н. Гнилова, обвиняемых в убийстве. Бандиты приговорены к расстрелу. Объявлен розыск находящегося в бегах И. Проклова».
Дмитрий Николаевич прикрыл заметку разом вспотевшей ладонью, будто кто-то стоял сзади и заглядывал через его плечо.
— Может, хотите пообедать? У нас хорошая столовая, — предложила заведующая.
— Спасибо, — через силу ответил Дмитрий Николаевич.
Он записал текст заметки, дату и номер газеты, затем быстро поднялся и, уходя, зачем-то сказал библиотекарю, что придет завтра.
А вечером уехал в Москву.
И снова были смутные, тяжелые сны. Он просыпался в поту, лежал неподвижно, пока не забывался опять. К нему подкрадывался Крапивка, торопливыми движениями рук ощупывал его и хрипло спрашивал: «Еще не убежал?»
«Это никогда не кончится, — с ужасом думал Дмитрий Николаевич. — Никогда».
В последние дни Крапивка мало находился в палате, чаще сидел в дальнем коридоре верхнего этажа, где размещались лаборатории.
Здесь и нашла его доктор Баранова.
Крапивка встретил ее настороженно, с опаской.
Упрямые, жесткие складки появились у него в уголках рта, когда Баранова спросила его о самочувствии. Он каким-то неясным, подсознательным чутьем понял, что вопрос продиктован не добротой душевной, а злосчастным недавним событием. А он к этому событию возвращаться не мог и не хотел.
— Все нормально, — вяло ответил Крапивка.
Баранова села рядом, расправила воротничок халата.
— Надо поговорить с вами.
— О чем? — с досадой спросил Крапивка.
— Мы, друзья и коллеги Дмитрия Николаевича, — шепотом заговорила Баранова, — обязаны защитить его от возможной беды. А для этого должны знать правду. Расскажите, как все было?
— Дак что рассказывать? Я ведь домой хотел уехать. Не верил, что операция поможет. А профессор уговорил. Теперь вижу… Вот спасибо, значит, Дмитрию Николаевичу.
— Я не об этом спрашиваю.
— О чем же?
— Кого вы узнали в профессоре?
— Я?
— Вы, Федор Назарович Крапивка, — подчеркнуто официально сказала Баранова и тут же улыбнулась, смягчая тон. — Неужели вы не хотите помочь нам?
— Чем помочь?
— Расскажите правду. Вы, кажется, назвали профессора бандитом? В палате была сестра, она слышала это.
— Ну, брякнул… Так мало ли чего не бывает на свете? Вон у меня приятель. Такого наплетет…
— Значит, вы отказываетесь от своих слов? Я вас правильно поняла?
— Нет. Не отказываюсь.
— Странно. Вам все-таки придется объяснить, что произошло.
Крапивка откашлялся, покраснел, отчего скулы его обозначились резче, и твердо сказал:
— В общем, обознался я тем разом, товарищ доктор. И все тут. Точка.
— Может, вас кто запугивает? Вы скажите, мы примем меры.
— Я давно пуганый. Мокрый дождя не боится.
— Зря вы так, Федор Назарович. Мы к вам всей душой, а вы… Мы вам добра хотим. И Ярцева жалко.
— Что же вы прямо с отмычкой в душу лезете? — Крапивка отвернулся. — Устал я, пойду в палату… — Он поднялся и ушел.
И в этот момент Баранову осенило предположение: Ярцев дал взятку Крапивке! Поэтому и молчит, не выдает профессора. Она старательно припоминала настороженные взгляды Крапивки, его растерянность, молчаливость. Теперь все виделось в ином свете. Мысль о взятке многое объяснила. Ну да, Ярцев откупился! Как она раньше не подумала об этом? Так вот, Дмитрий Николаевич, любите вы медок, полюбите и холодок…
На другой день Баранова появилась в больнице к восьми утра, когда приходит главный врач. До начала пятиминутки можно будет спокойно поговорить с Борисом Степановичем.
Она попросила главврача, чтобы доверительный разговор остался пока между ними, хотя все, что она знает, по существу, является ясным и требует лишь частичных уточнений.
Поняв, что Борис Степанович молча согласился, Баранова стала рассказывать историю прозрения Федора Крапивки.
— Как бы нам не опоздать, Борис Степанович! Ведь нас спросят: где же вы были, уважаемые товарищи?
Баранова замолчала и, спрятав руки в карманы халата, с вниманием наблюдала за Борисом Степановичем, который не торопился с ответом. Может, припоминал сейчас то заседание совета врачей, где Ярцев не пощадил его самолюбия, недвусмысленно причислив его к лику середняков?
Наконец Борис Степанович сказал:
— Допустим, ваш рассказ соответствует действительности. Допустим, что все так и было, — подчеркнул он. — Но мы-то с вами здесь с какого боку?
— Надо реагировать!
— Разве это наша компетенция?
— Наша. Вы только представьте, что может произойти.
— Не могу представить. Не имею подобного опыта.
— В руководимой вами больнице произошло…
— Я уже слышал, что произошло, — прервал ее Борис Степанович.
— Вы, пожалуйста, поймите! Больной при свидетеле сказал…
— Хватит! Лучше подумайте, как будете выглядеть, если все окажется вымыслом?
Баранова насторожилась. Борис Степанович, по-видимому, решил отмежеваться.
— Я понимаю ваши опасения. Поэтому хочу добавить очень важное соображение.
— Что же раньше-то не говорили? — хмуро поинтересовался Борис Степанович.
Баранова пожала плечами и тут же, подавшись вперед, сказала:
— Я беседовала с Крапивкой. Наедине. Весьма подробно.
— Подтвердил Крапивка?
— Сначала все подтвердил, затем отказался.
— Не понимаю.
— По-моему, он подкуплен!
— Вот как?!
— Полагаю, что Ярцев откупился взяткой. И в этом вся загадочность. Сперва Крапивка признал, а потом передумал — где логика? Под чьим влиянием передумал? Чего опасается?
Борис Степанович встал из-за стола, прошелся по кабинету.
— Надо подумать, серьезно подумать, — неторопливо произнес он.
