инструментов. Единственным моим орудием был карманный нож. Много дней подряд я сидел, сгорбившись над стволом, и с упорством, достойным дикаря, долбил ножом древесину. В конце концов, мне удалось получить челнок вроде тех, какие я видел у караибов, индейского племени, обитающего возле устья Ориноко. В этом первобытном челне, названном мною «Золотым Оленем» в честь знаменитого корабля, на котором Дрэйк совершал свое кругосветное плавание, я должен был плыть на север по каналу. Затем я укрепил на челне мачту и натянул на шест рубашку в качестве паруса. Надрез, сделанный колдуном у меня на лбу, по временам начинал сочиться, и моя рубашка, белая с синими полосами, была покрыта отвратительными черными пятнами и сделалась до смешного похожа на старую географическую карту, но парус получился из нее превосходный.
Я сделал также грубое подобие весла из крепкой жерди. Теперь все было готово. Можно было отправляться в путь. За все время моего пребывания на берегу канала я не видел ни одного живого существа. Несколько раз я отправлялся побродить по пустыне, остерегаясь, конечно, в нее углубляться. Ничего интересного я не встретил во время этих прогулок. В лучах заходящего солнца можно было вдалеке различить смутные очертания скал.
Пустыня оставалась неизменно безмолвной и, казалось, была погружена в какой–то тяжкий удушливый сон.
В день моего отплытия я поднялся на заре и, собрав свои пожитки, спустился к воде. Челнок мерно покачивался на зеркальной поверхности канала. Я прыгнул в лодку и оттолкнулся от берега. Накануне я совершил пробное плавание на челноке и нашел, что он вполне соответствует своему назначению. Как и следовало ожидать, челн мерно двинулся по течению, рассекая тяжелые сонные воды. Весь день я плыл по каналу между двумя стенами гигантских деревьев. Первое время я греб с усердием, однако вскоре решил, что не стоит напрасно тратить сил, и спокойно растянулся на дне челнока.
С наступлением ночи я пристал к берегу, привязал челнок к дереву и мирно уснул в густых прибрежных кустах. На рассвете я проснулся, свежий и бодрый, и продолжал свое путешествие. К вечеру я заметил, что характер местности постепенно меняется. Деревья мало–помалу исчезли, берега стали низкими и совершенно обнаженными. Внезапно я увидел у берега какие–то огромные своеобразные сооружения, напоминавшие постройки, замеченные мною на более удаленном спутнике Марса.
Присмотревшись, я догадался, что это были особой конструкции колодцы. Меня пронизала радостная дрожь. Итак, я приближаюсь к культурной области. Однако даже в бинокль мне не удалось увидеть ни одного живого существа.
В эту ночь мой сон был неспокоен, так как в него то и дело вторгался доносившийся издалека протяжный вой. Помню, я дрожал во сне. Я видел себя снова в ужасном подземельи, окруженным троглодитами.
Наконец я проснулся. В ушах еще звенел зловещий вой. Вскоре этот звук повторился. Сомнений быть не могло — это был вой марсиано–обезьян. Я осторожно взобрался на прибрежный холм. Передо мной расстилалось поле, на котором чернели бесчисленные фигуры «хела–хела». Казалось, животные исполняли какую–то работу. Присмотревшись, я разглядел, что на поле росли какие–то злаки, напоминавшие овес или рожь. Само собой разумеется, эти растения были огненно–красного цвета. «Хела» молотили зерно. Сцена носила безусловно мирный характер, напоминая деревенские пейзажи. Я заметил также, что у этих «хела» был далеко не такой свирепый вид, как у их братьев, населяющих пещеры. Однако у меня не было желания возобновить знакомство с этими кровожадными обезьянами. Поэтому, не долго думая, я сел в челнок и поплыл дальше.
Когда поднялось солнце, я увидел, что достиг цивилизованной области. Огромные поля, засаженные красными цветами, и обширные фруктовые насаждения были обнесены высокими стенами. Судя по тому, как целесообразно была использована каждая пядь почвы, я находился в в высококультурной стране. Конечно, такая культура не могла быть создана обезьянами. Стены были сложены из искусно обтесанных и пригнанных друг к другу камней, кладка которых была весьма своеобразна. Вскоре я увидел огромные каменные строения, похожие на амбары и зернохранилища. На полях пестрели цветы ослепительной яркости, отдаленно напоминавшие наши маки и гвоздики. Окраска их представляла собой все оттенки красного — от темно–багряного до светло–розового. Я уже заметил, что в марсовой растительности не существовало иных тонов, кроме красного. Очевидно, господство красного цвета на Марсе находится в зависимости от каких–то специфических атмосферных условий. Животных по–прежнему нигде не было видно.
Теперь уже не могло быть ни малейшего сомнения в том, что я находился в высоко культурной стране. Однако, где были ее жители, подлинные носители культуры? Через некоторое время до меня долетел шум падающей воды, и я догадался, что приближаюсь к плотине. Проплыв еще немного, я увидел огромный каменный мост, красиво переброшенный через канал. Проплывая под мостом, я успел разглядеть это сооружение: оно свидетельствовало о высоких инженерных познаниях его строителей. Затем я миновал плотину, через которую был переброшен второй мост, подобный первому, но более простой конструкции. Взглянув на берег канала, я увидел, что поля исчезли и появилась огромная каменная стена.
Время было далеко за полдень. За следующим поворотом канала находился третий мост, неподалеку от которого в основное русло впадал с обеих сторон целый ряд боковых небольших каналов. К третьему мосту примыкало гигантское каменное здание, напоминавшее мне наши портовые склады. Сильно налегая на весла, я проплыл благополучно и под этим мостом.
За новым поворотом передо мной открылся огромный город, обнесенный невысокой каменной стеной. Насколько я мог видеть, улицы расположены были строго симметрично. Некоторые из домов были настоящими гигантами, превосходя высотой нью–йоркские небоскребы. Казалось, город был построен по идеальному плану. Вдоль канала шла широкая набережная. Там и сям в водную поверхность врезались молы. По–видимому, канал прорезал город по самой середине. Мне то и дело приходилось проплывать под мостами.
Я бросил весло и во все глаза глядел на город, так неожиданно представший передо мной и представлявший такой изумительный контраст с дикой безбрежной пустыней. Очевидно, я прибыл в столицу марсиан. Все мои планы о колонизации Марса неожиданно рухнули. Я понял, что до сих пор имел самое превратное представление о планете. Существа, построившие такой величественный город, без всякого сомнения, представляют собой огромную культурную силу, и, конечно, не приходится думать о том, чтобы лишить их господства на планете. При дальнейшем наблюдении я обнаружил одну особенность города: решительно нигде не было видно живых существ.
— Неужели же я попал в город смерти? — с ужасом подумал я.
Последнее предположение не было лишено вероятия. Наши ученые считают Марс старейшей из планет, и существует гипотеза, до известной степени убедительная, что на Марсе жизнь уже угасла. В конце концов, человекоподобные обезьяны и еще более примитивные гориллоподобные гиганты могут быть потомками некогда культурного человека. Во всяком случае, они не могли построить подобный город. Однако мосты, под которыми я проплывал, отнюдь не казались разрушенными. Куда же девалось население? Улицы были совершенно пусты.
Я продолжал плыть по каналу, держась на самой середине потока, чтобы не натыкаться на многочисленные пристани. Вынув бинокль, я внимательно осматривал город. Мои первоначальные впечатления оказались совершенно правильными. На улицах не было заметно никаких признаков жизни. Здания казались торговыми складами или конторами. Своей безлюдностью город напомнил мне Лондон в воскресное утро. Казалось, я плыл мимо гигантского кладбища.
Город был, без сомнения, очень велик. Я проплыл более двух миль; казалось, домам не будет конца. Наконец, любопытство взяло во мне верх над осторожностью. Я решил выйти на берег и обследовать таинственный город. Подплыв к ближайшей пристани, я поднялся по каменным ступеням и очутился на великолепной эспланаде, окружавшей весь город. Вскоре я убедился, что кругом не было ни души, и, осмелев, решил направиться в глубь города. Челнок я предусмотрительно привязал у пристани, на каменном барьере которой завязал свой носовой платок, чтобы потом разыскать по этому признаку место своего причала. Затем я вынул револьвер, зарядил его патронами, положил в карман и решительно зашагал по эспланаде.
Я прошел несколько миль по спутанному лабиринту улиц. Постепенно у меня складывалось
