всего в центре политической практики периода, в начале которого появился Судебник 1497 г., а в конце — Судебник 1550 г. Тема «праведного суда» не является принадлежностью истории собственно юридической мысли. Она входит в круг центральных событий и идеологической борьбы первой половины XVI в., времени, коща сознание контрастов социальной действительности стало достоянием самых различных кругов русского общества и получило своеобразную теоретическую форму противопоставления идеи «правды» — «неправде». Это своеобразное преломление социальных противоречий в общественном сознании характерно для развития социальной мысли в ряде стран в эпоху феодализма. Сошлемся на распространенные в Чехии в период гуситского движения литературные произведения, подобные, например, «Песне о правде». Правда, преследуемая Кривдой, скитается по земле и ищет заступничества поочередно у папской курии, князей, панов, монахов, горожан, крестьян, приходских священников. Она встречается с высокомерием, стяжательством, притеснениями, раздорами, завистью и, не найдя убежища на земле, уходит на небо[619].
Но и в русской письменности второй половины XV в. появляется «Слово о правде и неправде», неизвестный автор которого утверждал: «Приаша человецы неправду, а правду отвергоша».
Автор «Слова о правде и неправде» видит выход из противоречий окружающей его действительности в том, чтобы «отвергнуться» всего того, что приводит к неправде и таким образом «доити жизни Божиа». А к неправде приводят «богатьство, слава, власть, честь, пища, питие, одежда, раби, села, виногради и добрии храмы, всякие сладости». И пусть не надеются обладатели богатств, славы, власти и почестей, что причащение «святых даров» перед смертью избавит от ответственности перед Богом за их неправду: «…малы того причащатися еже довлеет к спасению», «хотящей бо искати правды, еюже доити жизни Божиа, да отвергнутся сея временныя и яко чужея отбегають»[620].
В обороте противоцерковной полемики новгородско–москов- ских еретиков имели хождение библейские тексты: «Неправедные погибнут вскоре», «От плодов правды снесть благий; души же беззаконных погибают безвременно»; «Ходяй в правде, глаголяй правый путь, ненавидяй беззакония и неправды, и руце отрясаяй от даров: отягчавайяй ушы, да не услышит суда крове: смежаяй очи, да не узрит неправды, сей вселится в высоце пещере камене крепкаго, хлеб ему дастся, и вода его верна»[621].
В летописный свод 30—40–х гг. XVI в. (Воскресенская летопись) составитель вносит статью: «Некто ходя по пустыни, и обрете жену, стоящу печальну, и рече к ней: ты кто еси? Она же рече: аз есмь Истинна. И рече ей человек: которые ради вины оставлеши град и в пустыни живеши? Она же рече: пръвая лета в малех бе лжа, ныне же во всех целовецех…«[622]
Антитеза правда — неправда проходит сквозь сочинения и Максима Грека, и сквозь сочинения Ивана Пересветова.
Одно из самых значительных по содержанию сочинений Ермолая–Брамза названо им: «Слово о разсуждении любви и правде о побеждении вражде и лже»[623].
Именно потому, что противопоставление правды неправде явилось в изучаемое время способом констатации общественных противоречий, мимо этой антитезы не мог пройти и не прошел Зиновий Отенский. Судя по дошедшим до нас его сочинениям, он к ней обратился дважды: во второй половине 30–х гг. XVI в. в «Послании» Шишкину и во второй половине 60–х гг. в «Похвальном слове Ионе». В этом последнем Зиновий Отенский, перекликаясь с сюжетами, близкими Пересветову, писал: «Видим же яве судбы его неизреченныя, како поручи греческое христианское великое царство туркам. Но яко любя турки Бог паче грек, яко поручи туркам, малу и худу языку бывшу преж, тако велие царство греческое, но зане гркы христианское велие имуща имя, дел же христианских не снабдеша и судьбы Христовы не оправдаша, суд бо не взыскаша, и праведна суда не судиша, вдовицы и сироты оставиша хотящим озлоблити их, и милости подручным не сотвориша, и злата на владомых собирати не пересташа, и обидимых из рук обидящих не избавиша, и обидимыя не обидящих не отмстиша — сего ради Бог и предает я в руце враг христианских, языку нечисту, понеже турцы суд имут и мзды не вземлют, и своим о злате не насилуют, и обиде никакоже пущают. Сего ради самого на толико долго время попусти владити им великим царством греческим — яже бо о суде и о правде, и о милости, и о щедротах согрешениа наша мучит Бог на нас… и понеже турцы во иных правду и суд творяху, веру же и суд ненавидяше обидяху, сего ради и паки востанет Бог и разсудит прю свою»[624].
Каждый из публицистов, писавших о правде, вкладывал в это понятие конкретное общественное содержание. В идеале Ермолая–Еразма правда состояла в труде и соответственно в отказе от насильственного присвоения результатов чужого труда. Для Федора Карпова правда заключалась в протесте против рабского состояния человека. Рабьей морали «терпения» Карпов противопоставлял, следуя за Аристотелем, идеал человека как существа общественного, политического, способного и должного занять подобающее ему место в государстве, управляемом властью сильной, но не «мучительской».
Правда Пересветова — это «совокупность общественных преобразований, направленных к созданию совершенного государственного строя, в котором дворянские требования найдут полное осуществление. Облекая это понятие в религиозную форму («Правда» как претворение евангельских заветов Христа), публицист вкладывает в нее не церковное, а светское содержание»[625] .
Хотя в приводимом отрывке из «Похвального слова Ионе» Зиновий Отенский откладывал разрешение названной антитезы до второго пришествия («сего ради и паки востанет Бог и разсудит прю свою»), все же он не отказывался от поисков земных путей правды в том значении, как он ее понимал. Они, как видим, лежат в стороне от публицистики, представленной именами Ермолая–Еразма, Федора Карпова, Ивана Пересветова.
Они прямо противоположны тем суждениям искателей правды, которые писали в конце XV в.: «Десятина нивы. Сеавшему девят снопов, а имеющему землю десятый сноп. Ащели кто инако разделит — Богом проклят будет: «мзды бо и дарове ослепляют мудрых очи». От нудяж таковаго сквернаго прибытка отложение всяческы творити тщимся, да не гнева Божиа привлечем на ся, заповедей преступници бывше»[626].
Что касается социальной правды идеолога народных низов Феодосия Косого, то, как известно, своего наиболее яростного гонителя она нашла именно в лице Зиновия Отенского. Но в сочинениях Зиновия Отенского можно обнаружить и мотивы, казалось бы, неподдельного сочувствия к народным нуждам. Возвращаясь к «Похвальному слову Ионе», читаем строки, осуждающие «владующих», которые не желают «не разумевати убожества, ни разсужати обнищание, ни самыя смерти вития»[627] Зиновий пишет, что Бог «от мысли владущих и суд и правду сотре и милость и щедроты потреби, принуди же на подвластных истязовати множайшая дани»[628]. Зиновий Отенский пишет о «владущих»: «празни же не о сем упражняхуся еже творити суд и правду и любити милость и щедроты» — и грозно: «…несть бо кто возбраняя им таковому злу, нимстя на них таковое губительство и сия лютая множащеся, умножева- хуся в нас с неправедными суды»[629].
В год народного бедствия — голода, коода погибали многие тысячи людей, «милосердие кое, — спрашивает Зиновий Отенский, — правитилие земстии показаша на них, запустением сих хотяще умножити ризница, налагающе дань к дани за опустевшая села на оставших и еще истязаваху, аки паче Бога могущее и силнее Создателя прящеся быти»[630]. Свои обличения в адрес «владущих» и земских правителей Зиновий смягчает ссылкой на то, что притеснения, эксплуатация, «губительство» есть не что иное, как наказание, ниспосланное за грехи самих же «подвластных». Таким же наказанием за грехи Зиновий объявляет мор, постигший страну.
Государев дьяк Яков Васильевич Шишкин, как показывает «Послание» к нему, уже рассматривается Зиновием Отенским в качестве одного из конкретных носителей зла, тех «владущих» и земских правителей, которым он впоследствии посвятит гневные строки в «Похвальном слове Ионе».
Мы читаем в «Послании»: «Здеся, государь, говорят про тебя многая люди, что ездишь в государеву полату поздно, а до тебя дела не делают у вас в полате никоторова, а людям то истомно, что ждут долго, а суд засудишь, государь, ты?де долго по судному делу указу не чинишь и нецом в то время управы нет и в волоките проедаютца и не промышляют и ремесло залегает, и о том люди тужат». Зиновий защищает интересы «владомых»: «и что того горчая: судия в дому своем во всяком покои наслаждаетца ествы и пития
