Не додумав малой толикиИ строки не дочитав,Засыпает та, что толькоГорьковатая мечта.Месяц кружит над столицей,Знаменит, как АЭНТЭ,Этой ночью ей приснитсяСедоватый Сервантес.Он ей скажет, грустный рыцарь,Опускаясь на постель:«Как вам спится, что вам снится,Что вам грустно, мадмазель?»Лат старинных не имея,Похудевший от забот,Ходит в платье МосквошвеяСовременный Дон Кихот.Он вас любит, дорогая,Но октябрьскою поройИ мечта у вас другая,И приснится вам другой…Он уходит, грустный рыцарь,За веков глухой порог.На другом конце столицыМне не спится той порой.Я открою дверь. Густея,Догудят гудки, и вотРыцарь в платье МосквошвеяОтправляется в поход.1934
«Ветер, что устал по свету рыскать…»
Ветер, что устал по свету рыскать,Под стеной ложится на покой.Я мечтаю о далеком ФрискоИ о том, как плещется прибой.И когда-нибудь лихой погодкойБудет биться в злобе ураган,—Я приду взволнованной походкойК тем маняще-дальним берегам…Я приду через чужие страны,Через песни дней и гром стихий,Я приду, чтоб взять у океанаСмех и солнце, друга и стихи.1934
«И тишина густеет…»
И тишина густеет,И бродят ломкие тени,И в комнате чуть-чуть дымноОт трубок — твоей и моей…И я достаю осторожноИз ящика со стихамиБутылку, наверно, рома,А может быть, коньяку.И ты говоришь, улыбаясь:«Ну что же, выпьем, дружище!»—И ты выбиваешь о столМатросскую трубку свою.И ты запеваешь тихо(А за окошком ветер…)Чуть грустную и шальнуюЛюбимую песню мою.Я знаю, ты бред, мой милый,Ты дым, ты мечта, но все же,Когда посинеют окна,Когда тишина звенит,Ты входишь, и ты садишьсяВозле окна на кушетку,Отчаянно синеглазый,Решительный и большой.Ты очень красив, мой милый!И ты приносишь с собоюЗапахи прерий и моря,Радости и цветов.И я улыбаюсь, я оченьРад твоему приходу.И ты говоришь: «Павлушка,Дай закурить, браток…»Ты говоришь иначе,Ведь ты не умеешь по-русски,Ведь ты как будто испанец,А может быть, янки ты…И это совсем неважно —