работу часто прогуливал. Его отовсюду рано или поздно увольняли. В 1958 г. Черненко дважды привлекали к ответственности за мелкое хулиганство. 16 января Алексей был пьян. Около 17 часов он остановил на Красной улице грузовую автомашину, отобрал у водителя ключи, взобрался на подножку автомашины и обратился к толпе с призывом превратить Краснодар в «город всеобщего восстания».[560] При задержании оказал сопротивление. Ударил милиционера ногой в грудь.
Существенно важно, что, по оценке прокурора Краснодарского края И. Баранова, на помощь властям «были приглашены рабочие предприятий, которые рассеяли собравшихся».[561] У власти, как выяснилось, было еще достаточно сторонников и союзников. Открывать еще раз стрельбу для устрашения народа не потребовалось.
Последнюю попытку возбудить толпу предпринял В. Никулин. На улице Мира и привокзальной площади он продолжал выкрикивать: «Давить надо Советскую власть, нам не дают жить спокойно».[562] Сам Никулин на следствии и суде утверждал, что был сильно пьян и ничего не помнит.
Волнения в Краснодаре закончились. Начались аресты зачинщиков.
Следствие и суд
Напуганные событиями милиция и КГБ произвели эти задержания активных участников волнений, не очень разбирая правых и виноватых. Поэтому из 32 человек были почти сразу отпущены 13. Предварительное дознание пришло к выводу, что активной роли в беспорядках эти люди не сыграли.[563] Следствие вело управление КГБ. Уже 14 февраля расследование дела о массовых беспорядках в Краснодаре (на 10 человек) было закончено. Материалы еще на одного человека были выделены в отдельное производство.
На качестве следствия явно сказалась спешка. Некоторые сомнительные моменты в определении состава преступления привлекли внимание Прокуратуры СССР. В письме заместителя Генерального прокурора СССР А. Мишутина прокурору Краснодарского края И. А. Баранову (18 февраля 1961 г.) предлагалось «обратить внимание — действительно ли имеется необходимость и целесообразно привлечение по этому делу широкого круга лиц и насколько правильно действия всех этих лиц квалифицируются по ст. 16 Закона об уголовной ответственности за государственные преступления…».[564]
Всего за участие в массовых беспорядках в Краснодаре были привлечены к уголовной ответственности 15 человек. Кроме того, 7 участников беспорядков привлечены к уголовной ответственности по ст. 206 ч. II УК РСФСР (хулиганство).[565] Два дела были рассмотрены в краевом суде, остальные — в районных народных судах.
С 14 по 20 марта 1961 г. краевой суд рассмотрел первое дело. Были подобраны трое рабочих для выступления в роли общественных обвинителей. Ежедневно в зале суда присутствовало до 300 заранее отобранных благонадежных зрителей. К обвиняемым в пылу политического задора суд подошел огульно. Какой-то работник Прокуратуры СССР недаром сделал на докладной записке о процессе рукописную пометку: «Общая оценка всем по 15 лет, хотя вина у всех разная».[566]
22–24 марта краевым судом было рассмотрено второе дело о массовых беспорядках в Краснодаре 15–16 января 1961 г. По нему были осуждены пять человек. На этот раз приговоры были немного помягче и гораздо более дифференцированными.[567] А уже в мае 1961 г. кассационная инстанция (Верховный суд РСФСР) пересмотрела несколько приговоров в сторону их смягчения. Одному из осужденных наказание было даже заменено на условное.[568] Хрущевское правосудие продемонстрировало, наконец, свою способность к минимальной гибкости и стремление удержаться в рамках хотя бы «социалистической законности» при рассмотрении дел, имевших очевидный политический оттенок.
Глава 11
За 101 километром от Москвы (Беспорядки в Муроме и Александрове)
Похороны по-муромски (июнь 1961 г.)
Город Муром находится во Владимирской области. Он относился к той категории небольших провинциальных городков, социальный статус которых определяется словосочетанием «за 101 километром от Москвы». А туда, «за 101 километр», попадали, в частности, те, кто не имел права на прописку в больших городах: выселенные из Москвы тунеядцы (при Хрущеве прошло несколько кампаний по «депортации» из столицы тех, кто не мог или не хотел работать) и проститутки, некоторые категории вернувшихся из заключения и т. п. В советской политической культуре «101 километр» имел множество смыслов, в основном негативно нагруженных, а в определенных ситуациях выступал синонимом «второсортности» того или иного населенного пункта. К этому следует добавить, что снабжение большинства таких городов продуктами и продовольствием было значительно хуже, чем в столице, а концентрация потенциально конфликтных групп населения, напротив, несколько выше. Это доставляло немало беспокойств как законопослушным гражданам, так и власть предержащим. Любые кризисные ситуации воспринимались в таких провинциальных городках острее, а способность милиции и КГБ контролировать течение конфликта была ниже, чем в больших городах. При этом сама ситуация небольшого города, где социальные отношения не так анонимны и обезличены, как в столицах, создавала предпосылки для персонализации конфликта личности и власти. Люди знали своих обидчиков в лицо и подолгу помнили обиду.
26 июня 1961 г, житель города Мурома, старший мастер завода Орджоникидзе Ю. Костиков выпил и в порыве русской удали попытался на ходу сесть в кузов грузовой автомашины. На повороте Костиков сорвался, упал на асфальт и разбил голову. Этот «непорядок» увидел проезжавший мимо начальник городского отдела милиции. Воспринимая действительность в традициях гоголевского городничего, вместо того, чтобы отправить пострадавшего в больницу, он приказал убрать его с улицы и доставить в милицию. Там Костикова без медицинского освидетельствования поместили в камеру, «предназначенную для водворения пьяных». В этой камере пострадавший и провел всю ночь. Наутро его нашли при смерти. Вызвали «скорую помощь», но было уже поздно. В больнице, не приходя в сознание, Костиков умер от кровоизлияния в мозг.[569]
Об этой трагической и нелепой смерти стало известно в городе. Распространились слухи о том, что Костикова в милиции избивали. Уполномоченный КГБ информировал горком КПСС «о нездоровых настроениях рабочих». 29 июня прокурор города возбудил уголовное дело по факту смерти Костикова. Судя по всему, доказательств избиения Костикова прокуратура не нашла или же найти не захотела. На заводе провели совещание актива, где прокурор и судебно-медицинский эксперт сообщили «о подлинных причинах смерти Костикова».[570] Однако обстановка в городе оставалась напряженной. Всем было ясно, что человека с тяжелой травмой вместо больницы отправили в кутузку.
Усилия горкома КПСС взять ситуацию под контроль натолкнулись на стихийный «заговор», во главе которого оказался Михаил Панибратцев. Этот человек, по сегодняшним меркам, типичная жертва сталинского произвола, в глазах власти в 1961 г, был прежде всего бывшим государственным преступником и потенциально «антисоветским элементом». В момент событий Панибратцеву было 45 лет, он был женат,
