Спецназ ГРУ. Пятьдесят лет истории, двадцать лет войны.

разведывательными мероприятиями вскрыть более 90% переднего края обороны противника, перенести цели на аэрофоноснимок и реализовать разведданные истребителями-бомбардировщиками Су-17, Су-24 и МиГ-29.

Как показала Чеченская военная компания — игнорирование боевого опыта в ходе боевой подготовки войск, слабая одиночная подготовка солдат, а также недостаточная слаженность мелких подразделений неотвратимо ведут к потерям. Не помню, кто конкретно мне сказал, но с лейтенантских лет в Афганистане я запомнил одно правило. Пятьдесят процентов сохранения жизни на войне зависит от одиночной подготовки, еще двадцать пять процентов зависит от твоих командиров (куда пошлют, как скомандуют, как обеспечат и т. д.), ну и двадцать пять процентов от Его Величества Случая.

Всякий желающий испытать себя на прочность в бою, должен запомнить это правило. И еще одно пожелание — больше разумной импровизации.

С. Козлов Осторожность — мать героизма

О страхе на войне и его преодолении написано немало, в частности, что это нормально и что не боится только полный дурак... Безусловно, психически нормальный человек должен в силу инстинкта самосохранения избегать опасности, в том числе на войне, либо стремиться максимально снизить риск для жизни и здоровья, а если он — командир, то не только для собственных. Однако я бы внес уточнение. Хорошо... ... ... ... . военный — профессионал — должен опасаться, но не бояться боя. Разница в том, что, опасаясь, он осознанно идет на столкновение, ищет его, при этом в полной мере понимает, что пули у противника не из пластилина, поэтому старается сделать себя и свое подразделение наименее уязвимым. Знание степени риска позволяет действовать продуманно и грамотно. Незнание рождает страх и даже панику.

У страха глаза велики

Мне неоднократно доводилось сталкиваться с людьми, войны как таковой не хлебнувшими, но вспоминавшими ее с ужасом. Было это в Афгане, спустя несколько лет (как и следовало ожидать, говорили все с большим пафосом). В таком поведении ничего удивительного нет. Ведь страшна не столько конкретная опасность, сколько неизвестность, с которой сталкивается человек, попадая впервые в район боевых действий. Именно на начальном этапе фронтовой службы боязнь неведомой войны можно охарактеризовать как страх. В этот период он обладает способностью порождать новый страх, а слухи (чем неправдоподобнее, тем хуже) укрепляют его. Человек запугивает сам себя, и только реальность боевых действий может освободить его.

Примером самозапугивания служит история об изменении поведения офицеров нашего отряда при входе в ДРА в 1984 году.

Отряд был сформирован еще в 1980 году, в начале 1984-го доукомплектован офицерами 12-й бригады спецназначения и других частей. То есть офицерский, да и в основном солдатский и сержантский коллектив был сколочен еще в Союзе. Офицеры знали друг друга давно. По дороге на Кушку среди них наблюдалась некая бравада: вот, мол, на войну едем! Как в любом коллективе, у нас были люди чуть получше и чуть похуже, но в целом большой разницы до перехода границы не наблюдалось. Утром 10 февраля мы пересекли мост через Кушку и оказались в Афганистане. Здесь была такая же земля, так же сыро и промозгло, такой же туман, но... мы вдруг стали другими. Катализатором этого превращения был страх. Одни мобилизовали опыт и знания и готовились противостоять врагу, другие же оказались готовы спрятаться за чужие, в том числе и солдатские спины. Сознание того, что здесь идет настоящая война, заставило нас изменить поведение, хотя еще не прозвучало ни единого выстрела, а врага не было и в помине.

Другой случай произошел спустя два года. Есть в штатном расписании отдельного отряда должность аптекаря. Исполняет ее прапорщик. Не помню фамилию нашею аптекаря, помню только, что знали его Игорь. Он ни разу не выезжал из расположения части не только на боевые действия, но, по-моему, даже в колонне нашей автороты, частенько мотавшейся на Кушку. Ни в чем плохом этот человек никогда не был замечен в течение двух лет. Отслужил, честно исполняя свою должность, и уже ждал «заменщика». И «заменщик» прибыл, но оказалось, что ВУС приехавшего прапорщика соответствует должности старшины роты, а никак не аптекаря. Казалось бы, ничего страшного: не этот, так другой приедет. Но что стало с Игорем! Он закатил истерику, кричал, валялся в пыли. Нам, боевым офицерам, это было дико, Игорь ничем не рисковал, оставаясь еще максимум на месяц в Афгане, но плакал и кричал взрослый мужик так, словно ему предстояло участвовать во всех мыслимых и немыслимых боевых выходах. Он себя запугал, видимо, уже давно, но честно держался два года, узнав же о продлении срока службы в Афгане на какой-то мизер, не выдержал и сломался. Ни с одним из наших боевых офицеров подобного не случалось, хотя многие прослужили в Афгане по нескольку месяцев. Просто война не была для нас тем страхом, который создал в своем воображении наш аптекарь.

В бою бояться некогда

Осенью 1984 гола в наш отряд приехал служить мой друг и однокашник по 9-й роте Рязанского училища старший лейтенант Олег Шейко. Я к тому времени провоевал около полугода и по сравнению с ним считался опытным офицером. Чтобы как можно быстрее компенсировать эту разницу хотя бы в теоретическом аспекте, ибо наши действия в Афганистане значительно отличались от того, чему нас учили в училище, я принялся растолковывать другу особенности той войны. Рисовал какие-то схемы, рассказывал, показывал. В конце, вполне довольный собой, спросил, все ли понятно. Олег, по лицу которого было видно, что он не разделяет моей радости, ответил: «С тактикой разберемся. Ты лучше скажи честно: когда начинается бой и по тебе стреляют, очень страшно?». Поняв, какие проблемы больше мучают в настоящее время моего корешка, я ответил честно: «Когда начинается бой, просто не думаешь о страхе. Ты охвачен динамикой происходящего, тебя распирает азарт схватки. Если вдруг противник обходит, решаешь задачи организации обороны. Короче, за работой, а война — это такая же работа, как любая другая, некогда бояться».

Олег тогда ничего не ответил. Спустя несколько недель он расположил свою группу на удобной, но пристрелянной с других высот горке. Утром духи их стали долбить из ДШК так, что головы не поднять, а пехота пошла цепью. Олег сумел организовать отпор, вызвать поддержку и эвакуировать всех без потерь. Потом он пришел ко мне и сказал: «Ты был прав! Поначалу я не поверил, думал, что просто выпендриваешься. Но сегодня утром убедился, что ты не врал. В бою бояться некогда!».

Человек в бою занят боем, а не собственными страхами и самозапугиванием. Со временем приходят опыт и уверенность. Поведение становится четким, грамотным и расчетливым. Казалось бы, все: процесс становления воина и командира закончен, дальше дела пойдут как по маслу. Не тут-то было. Примерно через полгода возникает другая опасность, еще более страшная для человека, поскольку не осознаваемая.

Звездная болезнь

Отвоевав успешно полгода, человек перестает не только бояться, но даже опасаться войны. Успехи притупляют чувство опасности. Приходит уверенность, что ты можешь все, что удача благоволит. В результате начинаешь допускать неточности и небрежности, и хорошо, если судьба накажет не сильно, лишь встряхнув за шиворот, как заигравшегося щенка, напомнив, что война — не шутка и халатность здесь чревата смертью.

Так было и со мной. К осени 1984 гола я воевал достаточно успешно, без потерь. И моя группа, и рота, которой я командовал два месяца, заменяя ротного, имели солидные результаты. Почти все офицеры и многие солдаты были представлены к наградам. Тут-то и щелкнула меня по носу судьба.