Так и подмывает сказать: не забывайте, что мы, во-первых, не ослы, во-вторых, Джон Буль нас никогда не возглавлял и не возглавит, и, в-третьих, мы поведем мир совсем другим путем…
Встречи продолжались. И каждый раз во французских газетах поднималась буря возмущения по адресу вероломной Англии. Встречался Чичерин и с делегациями других стран: после Рапалло буржуазные дипломаты смотрели друг на друга как на жуликоватых конкурентов, которые могут безбожно надуть. Единство западных стран трещало по всем швам. Некоторые под большим секретом, шепотом передавали, что русские сулили выгодные сделки. Так выдавали мечту за действительность, рынки России притягивали как магнит, возбуждали алчные аппетиты и распаляли коммерческую жадность.
В воскресенье, 14 мая, весь день на вилле Альбертис проходило совещание за закрытыми дверями между Ллойд Джорджем, Барту, Шанцером и другими представителями стран Антанты. Было решено: конференцию в Генуе пора кончать, открыть новую конференцию в Гааге, созвать комиссию экспертов по обсуждению «русского вопроса», но уже без участия русских. Не прошло и часа, как решение стало известно Чичерину, а еще через три часа Шанцер уже читал советскую ноту. Исключение советской стороны из состава комиссии экспертов неправомочно, советская делегация решительно протестовала также против запрещения кому-либо заключать сепаратные договоры с Россией о концессиях в период работы Гаагской конференции. Советская делегация требовала созыва политической комиссии для того, чтобы она могла изложить свою точку зрения по поводу принятых на вилле Альбертис решений.
Это было столь неожиданной и молниеносной реакцией, что Шанцер заметно растерялся. Утром он встретился с Чичериным и вместо того, чтобы доводить до его сведения решения, принятые на вилле Альбертис, стал оправдываться. Он заявил, что никто не лишал другие государства права заключать договоры с Россией, что эти государства могут выйти из комиссии и заключать какие угодно договоры. Вскоре на помощь Шанцеру прибыл сам Ллойд Джордж. Теперь они оба пытались воздействовать на Чичерина, но тот не сдавался.
В тот же день, 15 мая, в спешном порядке за спиной советской и немецкой делегаций было созвано заседание политической комиссии. Шанцер рассказал о беседе с Чичериным. Долго обсуждали создавшееся положение, но предложить что-либо не могли, с решимостью русских приходилось считаться.
Участники заседания подтвердили решения, которые были выработаны на вилле Альбертис, в том числе и пункт об исключении Германии из числа участников Гаагской конференции под тем предлогом, что она уже урегулировала свои отношения с Россией.
На следующий день вновь была созвана политическая комиссия. Факта раздал участникам документ под названием «Проект статей, подлежащих сообщению российской делегации» (те самые решения, которые были приняты на вилле Альбертис).
Чичерин тотчас же заявил, что русская делегация знает содержание документа лишь из сообщений печати и поэтому ей необходимо время, чтобы ознакомиться с ним. Ему предложили прочитать его здесь же. Чичерин пробежал документ глазами, потом сказал, что желает задать несколько предварительных вопросов.
Рассерженный Шанцер почти закричал в ответ, что документ окончательный и никаким изменениям подвергаться не может.
— Здесь не Версаль, — спокойно парировал Чичерин, — все участники равны. Все могут вносить изменения и просить о поправках. Почему в документах опущен пункт о признании РСФСР де-юре?
Ллойд Джордж заговорил о том, что признание будет зависеть от результатов работы конференции, а также от того, будет ли выполнена каннская резолюция.
Чичерин возразил против места созыва конференции в Гааге: ведь РСФСР не имеет никакого договора с Голландией. Участники заседания, явно застигнутые врасплох, дали какой-то маловразумительный ответ.
Чичерин наступал:
— Когда державы, представляющие одну систему государственных понятий собственности и объединенные интересами определенных групп населения, обсуждают совместно относящиеся к этим понятиям вопросы и выносят по ним определенные решения — это понятно. Но разве вопрос о месте сбора комиссий тоже принципиальный, который не может быть разрешен с государством, представляющим другую систему?
Ответа не последовало, заседание было прервано.
На следующем заседании Чичерин продолжил наступление. Цель политической комиссии, говорил он, — это совместно с Россией выработать общие решения. В результате же получилось прямо противоположное — русскую делегацию пытались оттеснить от переговоров, ей стремились навязать принятые без ее участия решения.
Делегаты Антанты промолчали, им нечего было возразить.
— Мы приехали в Геную с той целью, — продолжал нарком, — чтобы, несмотря на различие экономических систем, вместе работать над реконструкцией Европы. Но вместо этого другие державы предпочли разбить конференцию на две стороны, кредиторов и должников, и ту же систему хотят применить в будущем. Мы сожалеем об этом, но принимаем это как факт. Русская делегация, в частности, возражает против исключения Германии из числа участвующих в предстоящей конференции государств.
Чичерин предложил созвать конференцию не в Гааге, а в Лондоне или Риме.
Ллойд Джордж отклонил это предложение, его поддержали все, кроме русских. Чичерин невозмутимо молчал, западные дипломаты растерянно переглядывались. Наконец Шанцер не выдержал и прямо в лоб, без дипломатической деликатности, задал Чичерину вопрос, который у всех вертелся на кончике языка:
— Поедет или нет русская делегация в Гаагу?
— Может ли конференция дать гарантии того, что русская делегация будет пользоваться там неприкосновенностью? — в свою очередь, спросил Чичерин.
Этот, казалось бы, такой простой, но логичный вопрос вызвал новое замешательство. Шанцер, затеявший эту перепалку, медлил. Ему на помощь поспешил голландский посланник. На виду у всех они мучительно долго перешептывались. Чичерин продолжал хранить спокойствие. Наконец Шанцер, обращаясь к нему, сказал:
— Правительство Нидерландов дает требуемые вами гарантии.
— В таком случае русская делегация поедет в Гаагу, — невозмутимо ответил Чичерин.
Все облегченно вздохнули.
Конференция подходила к концу. Дипломаты западных стран понимали, что «упрямые русские» все- таки добились в Генуе многого. И добились вопреки желанию Запада. Чичерин поедет в Россию с Рапалльским договором. Чехи, югославы и болгары дали ему обещание порвать всякие отношения с белогвардейцами и распустить армию Врангеля на Балканах. А кто мог полностью оценить все значение личных контактов, установленных русскими за время конференции? Кто и на каких весах мог взвесить то уважение, которое вызвала к себе у европейских народов советская внешняя политика?
19 мая на последнем пленарном заседании Генуэзской конференции было принято решение созвать 26 июня конференцию в Гааге для урегулирования отношений между Советской Россией и другими государствами. Позиция, занятая советской делегацией на конференции в Генуе, развеяла, как дым, надежды и фальшивые расчеты западных держав.
Чичерин с глубоким знанием дела дал оценку конференции.
«Генуэзская конференция, — говорил он, — была явлением сложным, большую роль в ней играл растущий буржуазный пацифизм, который, несомненно, в недалеком будущем еще проявит себя: в Генуе в угоду ему правительства Антанты много говорили о реконструкции Европы, хотя на самом деле в
