Простите, но это не экономика и не финансовый рынок, а вакханалия. Впрочем, я могу и ошибаться :)
Голубятня: От An die Freude к Kindertotenlieder
В начале января я опубликовал в Национальной деловой сети пост ('Выпадение из мифоканона'), посвященный рождению в Отечестве четко выраженной социальной прослойки (условно определил ее представителей как «новых граждан»), которая откровенно тяготится традиционным для нашего эгрегора духом коммунальности.
Прослойка эта настолько далеко отошла от ценностей, приоритетов и кодекса поведения, принятых в родных пенатах, что уже не в состоянии адекватно реагировать не только на проявления повседневного ритуала, но и на государственную символику — вполне себе респектабельную и рациональную (вроде предоставления гражданства Депардье, полета стерхов, антисиротского закона и проч.). Посему «новые граждане» в России не живут, а мучаются.
Вся трагичность сложившейся ситуации с отпадением части нации заключена в том, что «новым гражданам» некуда податься (кроме как замкнуться в самих себя, но это уже другая история). Ведь у коммунальности только две альтернативы: индивидуализм Западного толка и тоталитаризм Азиатского, который для «новых граждан» еще страшнее, чем коммунальность.
Что касается западного индивидуализма, то, опять же, к великому сожалению «новых граждан», поезд ушел, причем давно и далеко. Позволю маленькую самоцитату: 'Взгляните на западное искусство, начиная с начала ХХ века: перед нами невыносимая картина боли и страдания от тупика индивидуализма. Западная цивилизация давно изжила в себе коммунальность, успев при этом и испить до самого дна и чашу индивидуализма. Радость самоутверждения Эго и его приоритетов уже лет как 300 назад сменилась ужасом метафизического одиночества, а в начале ХХ века вообще обрела выраженную форму патологии и психиатрической травмы. На одном полюсе этой шизофрении находятся заигрывания Запада с революциями. На другом — морок «объективизма» Алисы Розенбаум (ака Айн Рэнд)'
Куда ушел Запад, я продемонстрировал в другом январском посте — 'Трансперсональный путь', оставив, впрочем, за кадром перспективы отечественных «новых граждан» в плане интеграции именно в этот — трансперсональный — тренд. Я непременно вернусь к этой теме, поскольку наш общий ген коммунальности хотя бы в теории обещает сильно облегчить преодоление именно индивидуализма нашими продвинутыми соотечественниками.
Как бы там ни было, но трансперсонализм — это вопрос для нас очень далекого будущего (да и для Запада — тоже), а пока что родные «новые граждане» обречены на телепание в гнилостном болоте индивидуализма.
Культур-повидло сегодня помимо введения в тему для читателей «Голубятен» (не вижу ни малейшего основания для интеллектуальной дискриминации родных и любимых гоблинов в отношении к каким-то там предпринимателям :), я хотел посвятить еще и удивительному эмоциональному открытию, которое по счастливой случайности удалось сделать буквально днями.
В «открытии» моем нет никакой эвристики — всё это давно и хорошо известные истины. Прекрасна лишь спонтанность и красочность самого сопоставления.
Открытие мое связано с классической музыкой. Непосредственным импульсом послужило прослушивание одну за другой двух симфоний: Первой Бетховена и Пятой Малера. И то и другое я слушал в своей жизни несчетное число раз, а Малера — так вообще в исполнении оркестров всех когда-либо бравшихся за его творчество дирижеров. Новой была лишь последовательность аудирования. Она-то и породило «открытие».
Если коротко, то сложно представить себе большую пропасть, чем та, что существует между Бетховеном и Малером в плане мироощущения и передачи эмоций. Обе музыкальных картины прекрасны, но, боже, как же они далеки друг от друга! Слово удаленные на тысячи световых лет планеты. У Бетховена радость, переживание, негодование, волнение, порывы души — всё до последней капли заключено во внешнем мире! Это не коммунальность (в русском смысле слова), а чистая социальность. У Бетховена нет личности вообще и в принципе. Нет никакого 'Я', есть лишь бурное переживание интеграции этого 'Я' в историю. В общество, в государственность, политику, масонскую ложу, на худой конец. Герой Бетховена — чистейшей воды homo socialis.
У Малера вообще нет внешнего мира. Ни грамма объективной реальности, а всё — идущие нескончаемым трагическим потоком глубоко личные переживания. Причина проста: для Малера нет ничего, кроме 'Я'. Пятая симфония внешне сильно напоминает жесткое и воинственное стакатто бетховенских революционных мотивов, однако это иллюзия. У Бетховена ничего кроме революции вообще нет и все переживания призваны лишь подчеркивать приоритет внешнего мира, тогда как у Малера нет ничего кроме бесконечно одинокого и страдающего индивида. Стакатто Пятой Симфонии — это мучения человека, который изо всех сил пытается отбиться от лезущего в душу внешнего мира с его трагедией и горем.
Подумайте только: всего лишь сто лет, а какая пропасть! Какая колоссальная эволюция проделана европейским духом от homo socialis к homo individualis!
Осознание этой пропасти мгновенно открыла для меня всю великую закономерность европейской эволюции XIX — XX веков. Послушайте Вагнера, послушайте Чайковского, послушайте Глинку: весь XIX век, что русский, что западноевропейский — пронизаны приоритетом социального, общественного, государственного, внешнего, патриотического над личным, интимным, автономным. Автономии личности как понятия вообще в XIX веке не существует (а раньше — и подавно).
Затем, на рубеже веков, словно — прорвало: Шёнберг, Малер, Дебюсси, Равель — триумф индивидуализма, празднование взахлеб освобожденной личности. А теперь взгляните на русскую музыку: Скрябин, Стравинский, Прокофьев, Рахманинов (к слову — мой любимый композитор): интерес к личности огромен (куда же деться от знамения эпохи!), но при этом — всё та же знакомое по XIX веку преломление этой личности в судьбе отечества, общины, государства, истории, времени. Нет ни намека на автономию — такая же традиционная русская коммунальность, что была и у Глинки и Чайковского.
Герой Малера — с обнаженными нервами и страдающий от враждебности внешнего мира и
