красных муравьев, успевших заползти им в брюки и рубашки, пауков, которые, словно парашютисты, приземлялись у них в волосах, ос, готовых впиться своими жалами.
Преступники уже не могли пошевелиться. Они понимали: их конец близок, очень близок. Все пространство в доме и вокруг него звенело, шелестело, гудело и грохотало от зверей, птиц и насекомых. В последние минуты жизни злодеям было дано понять язык природного царства, однако любые их действия были бесполезны и бессмысленны. К таким, как они, лес пощады не знал.
Паук-крестовик взобрался по спине Рослого, перелез на шею и выбрал место за ухом. Попрощавшись с Шарон, паук укусил злодея и ввел свой яд ему в кровь. Вскрикнув, Рослый одним ударом убил паука, но к нему тут же устремились осы и красные муравьи. Троица кружилась по комнате, хлопая себя по всем частям тела. Но было поздно. Незримая сила вытолкнула их во двор. Туда, где их уже ждали клыки, копыта, челюсти и рога.
Блэз и ее дочери сидели на диване и слушали предсмертные крики злодеев. Мать не позволила девочкам подходить к окнам. Преступники не заслуживали снисхождения, однако какую-то жалость к ним Блэз и девочки все же испытывали. И не столько к ним, сколько к их глупо потраченным жизням. Не смотреть на их казнь — вот единственное милосердие, которое четверо обитательниц домика могли к ним проявить.
Вскоре звуки смолкли. И на острове вновь стало тихо.
Когда Блэз выглянула из окна, она увидела лишь траву, воду и небо. И ни следа злодеев: ни лоскутка одежды, ни осколка кости, ни волоска.
В тот же вечер мать и дочери закопали паука на семейном кладбище, где были похоронены умершие домашние животные. Они молились за душу крестовика, за то, чтобы его паутина протянулась на тысячи миль, соединив планеты и звезды, чтобы ангелы спали в его шелковистых нитях, а его ткачество всегда радовало Бога.
Через два дня лодку Грегори Мак-Киссика прибило к острову Камберленд в Джорджии. Вернувшись домой, он рассказал о своих многодневных странствиях. Оказалось, испортился мотор, и его унесло в открытый океан. Он наверняка бы погиб от голода, если бы не одна странная чайка с черной спиной. Птица появлялась и бросала ему рыбу. А потом случилось второе чудо: Грегори сумел починить мотор и на остатках горючего добрался до острова Камберленд.
С появлением отца в семью вернулось счастье. Девочки становились старше и постепенно теряли свою магию. Ни они, ни Блэз никогда не говорили о трех злодеях, ворвавшихся к ним в дом. Роуз продолжала заботиться о бездомных собаках, Линдси — о коровах и свиньях, Шарон — о птицах и насекомых. Они любили природу и свою семью. Их мать вновь стала петь и смеяться. И все они прожили замечательные жизни.
Таким был их путь в этом мире.
Глава 20
Стоит мне только рассердиться, как это сразу же… нет, не написано у меня на лице. Это видно по опущенным уголкам рта. Все остальные части тела подвластны моему контролю, а рот — предатель, выдает меня окружающему миру. Знакомые хорошо изучили эту особенность и могут с потрясающей точностью угадывать погоду моей души. Поэтому мне не удается застать врасплох ни друзей, ни врагов. И те и другие всегда могут заранее решить, сделать шаг назад или двинуться в атаку. Когда я взвинчен, рот — самая отвратительная моя часть.
Но даже когда я вполне владею собой, мне не тягаться с доктором Лоуэнстайн. Ее непрошибаемая собранность оставляет меня далеко позади. Сьюзен умеет управлять моим гневом, стратегически отступая в снега своего безупречного воспитания. Как только я нападаю — она отходит в безграничные просторы собственного интеллекта. Она способна иссушить меня одним лишь взглядом своих карих глаз, которые превращаются в окна времени и за которыми простирается доисторический ледниковый период. Когда я теряю самообладание, она смотрит на меня как на ошибку природы, ураган, обрушившийся на мирный прибрежный городок. Если я спокоен, мы бываем с доктором Лоуэнстайн почти на равных; но малейшее раздражение с моей стороны — и я чувствую себя с ней совершеннейшим южным чурбаном.
Мой рот изгибался в дугу, когда я вошел в кабинет доктора Лоуэнстайн и швырнул на кофейный столик детскую книжку.
— Вот что, доктор, — начал я, усаживаясь напротив нее. — Обойдемся без вежливых мелочей. Без вопросов о том, как я провел выходные. Давайте сразу к делу. Кто эта чертова Рената и какое отношение она имеет к моей сестре?
— Так вы хорошо провели выходные, Том? — спросила Сьюзен.
— Я заявлю на вас кому следует, и вы лишитесь лицензии. Вы не имеете права скрывать от меня факты, касающиеся Саванны.
— Понимаю, — кивнула доктор.
— Тогда давайте без вежливых соплей. Выкладывайте все начистоту. Возможно, так вы еще спасете свою пошатнувшуюся карьеру.
— Должна вам признаться, Том, в нормальном состоянии вы мне очень нравитесь. Но когда вы чувствуете угрозу или когда не уверены в себе, вы становитесь просто отталкивающим.
— Мне что-то угрожает ежедневно и ежечасно, Лоуэнстайн. И непробиваемой уверенностью я тоже не могу похвастаться. Но речь сейчас не об этом. Я всего лишь хочу понять, кто такая Рената. Это она ключ к состоянию моей сестры? Угадал? Если я пойму роль Ренаты в жизни Саванны, значит, я не напрасно проторчал в Нью-Йорке добрую половину лета. Вы ведь все это время знали о Ренате? Да, доктор? Знали и предпочли молчать.
— Я всего лишь выполнила требование Саванны.
— Но разве сведения об этой женщине не помогли бы мне лучше разобраться в болезни сестры?
— Возможно. Но я в этом не уверена.
— Тогда извольте объясниться, доктор.
— Саванна сама с вами поделится, когда сочтет нужным. Она взяла с меня слово, что я не стану говорить с вами о Ренате.
— Но это было до того, как я выяснил, что Рената была непосредственно связана с моей сестрой. И заметьте, Лоуэнстайн, очень странно связана. Саванна пишет стихи и прозу и публикуется под именем Ренаты.
— Том, откуда вы узнали о детской книжке?
Этот вопрос я пропустил мимо ушей.
— Я звонил в бруклинскую квартиру Ренаты. Оказывается, два года назад она свела счеты с жизнью, бросившись под поезд метро. Мать Ренаты сама рассказала мне о судьбе дочери. Это позволяет сделать ряд выводов. Либо Рената инсценировала самоубийство и ей почему-то нравится терзать и мучить своих бедных родителей. Либо… у моей сестры с головой гораздо хуже, чем мне казалось.
— Вы ознакомились с детской повестью? — поинтересовалась доктор Лоуэнстайн.
— Разумеется.
— И что вы о ней думаете?
— А что, черт побери, я должен думать? Это история о моей семейке!
— С чего вы взяли?
— Во-первых, я не идиот. Во-вторых, умею внимательно читать. А в-третьих, в процессе изучения текста я натолкнулся на тысячи мелочей, которых никакая Рената знать не может. Доктор, я отлично понимаю, почему Саванна воспользовалась псевдонимом. Если бы моей матери попалась на глаза эта повесть, она бы дочери голову оторвала. Саванне не понадобилось бы себя убивать. Мать бы собственными зубами вырвала у нее печень. Итак, повторяю: кто такая Рената? Каковы их с Саванной взаимоотношения? Лесбийская связь? Не бойтесь, меня это не шокирует. У Саванны были любовницы. Некоторых я видел. Даже готовил им сэндвичи с молодой фасолью и угощал супом из картофельной шелухи. Саванну вечно
