Когда с уткой было покончено, мать, все в том же приподнятом настроении, аккуратно переписала рецепт и вывела на конверте адрес комитета по изданию кулинарной книги. Все двери в доме были открыты; по комнатам гулял прохладный ветер. Я видел, как мать лизнула почтовую марку и приклеила ее в верхний угол конверта. Саванна тоже следила за матерью, однако глаза сестры были грустными. Затем Саванна бросила на меня совсем короткий, мимолетный взгляд. Но этого мгновения хватило, чтобы сработала телепатия близнецов. Мы оба почувствовали: мать снова подставляет себя под удар, однако были бессильны что-либо сделать.
Через неделю, подъехав к дому и не ощутив никаких дразнящих запахов пищи, мы сразу поняли: мать получила ответ. В доме было пусто. Мы с Люком бросились на задний двор и нашли мать в галерее. Она плакала, Саванна утешала ее, как могла. Сестра молча протянула нам письмо.
— Скажи ей, что рецепт ты взяла из «Американского справочника по ядовитым грибам», — взорвался я. — Добавь, что с радостью приготовишь ей это блюдо к ближайшему ужину.
— Вот-вот, — поддержал меня Люк. — А я с ее сыночком… побеседую.
— Ребята, перестаньте! — Мать всхлипнула. — Грубость вас не красит, а Тодд здесь вообще ни при чем. Просто им нужны фамилии, им важно, из какой семьи претендентка. И все равно я рада, что в комитете прочли мой рецепт. Одно то, что я им его послала, уже делает мне честь. Такая пустяковая неудача не выбьет меня из колеи. У меня слишком много гордости, чтобы считать себя уязвленной. Вы заметили, какое необычное имя я дала своему творению? Возможно, они сочли его несколько… экстравагантным.
— Но я его совсем не понимаю, — признался Люк, вертя в руках письмо. — Я думал, ты напишешь по-английски: утка, приготовленная так-то и так-то.
— Мне казалось, что по-французски это звучит более изысканно, — сообщила мать, вытирая слезы.
— Отличное название для великолепного блюда, — ободрила ее Саванна.
— Если бы они его попробовали, — вздохнула мать. — Как думаешь? Может, вначале нужно было их угостить?
— Знаешь, мама, этим теткам было бы очень трудно пробовать твой шедевр, — злорадно усмехнулась сестра.
— Почему?
— Саванна запихнула бы утку прямо в их жирные задницы, — пояснил довольный Люк.
Мать встала со скамейки.
— Конечно, они в курсе, какие у меня грубые дети. И наверняка думают: раз она не сумела воспитать своих детей, то членства в Лиге не заслуживает.
Люк поднял мать на руки и нежно поцеловал ее в щеку. В его сильных руках мать казалась манекеном из магазина детской одежды.
— Мама, я очень огорчен, что они причинили тебе боль, — говорил мой брат. — Не могу видеть, как ты плачешь. Если они еще хоть раз тебя унизят, я приду к ним на собрание и такое устрою! Я заставлю их есть уток с репой и виноградом, пока они сами не улетят по осени на юг.
Люк осторожно поставил мать на ноги.
— Люк, их Лига — всего лишь клуб. — Мать поправила платье. — Вижу, вас троих это рассердило сильнее, чем меня. Я пытаюсь вырваться вперед, чтобы у вас было больше возможностей, чем у меня в ваши годы. А слезы вовсе не из-за их отказа. Судя по всему, я что-то напутала в названии. Изабель Ньюбери восприняла его как шутку. Наверное, они все смеялись. Но ведь верно, что «дом» по-французски — casa?
— Да, — хором ответили мы, хотя никто из нас не знал даже английского написания слова «по- французски».
Ночью мы долго не могли уснуть и лежали в темноте, прислушиваясь к порывам северного ветра и плеску речных волн. Когда стихия на мгновение умолкала, до нас доносились материнские всхлипывания и приглушенный голос отца, пытающегося ее успокоить. Слов мы не различали, но интонация была грубой и неубедительной. Название рецепта не давало матери покоя. После ужина она стала проверять и обнаружила, что вместо casa нужно было написать chez. Мать могла вынести почти любое унижение, но когда ей недвусмысленно намекали на изрядные пробелы в образовании…
— Кто-нибудь из вас знает, почему наша мать так зациклилась на вступлении в Коллетонскую лигу? — спросил я брата и сестру.
— Не желает принимать себя такой, какая есть, — предположила Саванна.
— И где вообще она набралась подобных идей? — недоумевал Люк. — Не представляю. Откуда у нее все это?
— Смотрит на других. Сравнивает. Делает выводы, — объяснила наша мудрая сестра.
— Но ведь на будущий год она станет президентом Садового клуба. Неужели это ее не радует? — возразил Люк.
— Вступить в Садовый клуб легко, — сказала Саванна. — Достаточно быть белым и уметь сажать семена в землю. Нет, маме непременно нужно то, чего у нее нет. Она у нас тянется к недосягаемому.
А потом для нашей семьи настали скверные времена. И не только для нашей — для всех жителей штата, чьи заработки были связаны с морем. Началось это примерно через полгода после знаменитой маминой утки. Вдруг ударили немыслимые для здешних мест морозы. Проснувшись утром, мы впервые в жизни увидели снежный покров толщиной в четыре дюйма. Снег засыпал весь остров Мелроуз; черное озерцо в самом центре острова обледенело. Окрестные болота побелели; мыши-полевки, привычно роющиеся в поисках корма, сделались легкой добычей для ястребов. Небо приобрело хмурый серый цвет. Температура всю неделю не поднималась выше десяти градусов по Фаренгейту[102]. Водопроводные трубы замерзли, затем полопались, и мы на две недели оказались без водоснабжения. От наледи провисли и оборвались провода нашей электролинии, и мы лишились электричества. Тогда наша семья стала жить при мягком, но тускловатом свете керосиновых ламп. Мы разводили костры. Основным источником тепла стала дровяная плита. Ежедневно мы ходили за дровами, а когда возвращались, мать на плите сушила наши заиндевевшие сапоги. Поначалу разгул стихии воспринимался весело, словно какой-то праздник, не особо благочестивый и наступивший неожиданно. Школы закрылись на целых пять дней. Во всем штате не было ни одной снегоуборочной машины, а в округе Коллетон — ни одних саней. Впервые мы играли в снежки на заднем дворе и лепили снежную бабу.
Клем Робинсон — чернокожий подагрический старик — замерз насмерть. Его тело нашли в трех милях от нашего дома. Только потеплело, как новый удар мороза сковал все низменности льдом, и мы на себе испытали предательские свойства ледяных пространств. По ночам с улицы доносились грустные стоны ломающихся деревьев, чьи ветки не выдерживали непомерного ледяного груза. В их треске было что-то зловещее, словно кому-то заживо ломали кости. Оказалось, что под ледяным панцирем деревья способны гибнуть, и гибнуть не беззвучно. Иногда их предсмертные звуки напоминали ружейную пальбу в сезон
