вцепилась в него.
— Стойте, стойте, — подошел к ним пожилой рабочий. Женщина бранилась, но рабочий оборвал ее.
— Погодите. Сынок, тебе зачем доски?
— Надо!
— На дело?
— Да.
— Отпустите его! Забор давно уже гниет!
Женщина нехотя отступилась.
— Тикай, — хитровато улыбнулся в усы рабочий, — тикай хорошее дело робить.
Глава 3. Что предшествовало экспедиции
Отряд остановился у небольшого, покосившегося ветхого домика. Почти у самого разбитого порога в канаве тягуче текла зловонная вода. В отбросах копошился шелудивый тощий пес с голодным блеском в глазах. При виде подростков он оскалил клыки и, скуля, нехотя отошел в сторону.
В дождливую погоду грязная жижа выходила из канавы и заливала дом, в котором жила уборщица Норенского судоремонтного завода Ефросинья Ильинична Апраксина.
Несколько дней назад, после сильного ливня, она зашла к Марии Ивановне.
— Стены отсырели, мокрицы ползают. В кровать ляжешь, а простынь хоть выжимай. — Маленькая старушка подслеповатыми глазами устало и безнадежно смотрела на Марию Ивановну, на Наташу и Кольку, случайно оказавшихся в комнате.
Как только гостья закрыла за собой дверь, Колька вскочил с табуретки.
— Неправильно это! Я сам видел: на Соборной выселяли буржуев. Почему ей комнату не дают?
— Богатых выселяют, верно. Богатым нынче черт колыбель качает. Но ты рассуди: всем беднякам разве хватит?
— А ей должно хватить, — упрямо стоял на своем мальчик, — должно! — Он не понимал, как Мария Ивановна, такая отзывчивая и добрая, могла, как ему казалось, спокойно отнестись к рассказу старушки.
— На весь мир блин не испечешь, поначалу переселяют большие семьи, с ребятней. Им сперва дают… А вы сбегайте к ней, может, чем поможете.
Мысль пришлась по душе. У дома Ефросиньи Ильиничны долго лазили по канаве, осматривали. Придумали поднять немного насыпь. Однако одним не осилить было эту работу.
— Позовем Минора и Каланчу, — предложила Наташа.
…Генка согласился сразу. Каланча стал на дыбы.
— Подумаешь, какая нежная старушка, прямо божий одуванчик. Тоже! Вот я не одну ночь провалялся на барже, а там куда почище, чем в подвале и хоть бы что.
— В общем, пардон, мерси? — спросил Генка.
— Вот именно, сыч.
— Ты шутишь, удивился Колька, — или как?
Но Каланча не спешил с ответом. Он исподлобья посмотрел на Кольку. «Ишь, лоб-то как сморщил, злится». Перевел взгляд на настороженные лица Наташа и Генки и понял: ему не простят отказ.
— Чего же ты молчишь? — строго спросила Наташа. — Ты с нами или нет? Говори!
Вася потоптался на месте, поправил рыжий чуб.
— Ну, чего пристали… «Говори-говори»… Шутю я.
Разработали план действий. Времени на его исполнение было предостаточно — учебный год закончился. Новая школа опустела. Только, тихо позвякивая ключами, ходила по саду сторожиха.
…Им нужно было всего десять досок и полсотни гвоздей. Остальной строительный материал — камень, земля — был в избытке.
— Вспомни, где можно раздобыть доски, ну, подумай и вспомни! — надоедали Каланче Наташа и Колька.
Каланча хитро сощурил глаза.
— Есть тут один заброшенный забор…
— Чей? — спросил Колька.
— Ничейный!
Марии Ивановне решили ничего не говорить. Побоялись — не разрешит.
Так родилась экспедиция за досками.
Глава 4. Столкновение с Рыжим козлом
Нелегко поднять берег: надо врыть в землю доски, привалить их камнями, присыпать землей, чтобы покрепче держались.
Все трудились с увлечением. Только Генка часто отрывался от работы, тревожно оглядываясь.
— Ты чего? — спросил его Колька.
— Как бы нам не всыпали!
— За что?
— Смотри, какой концерт закатили! Разбудим всех.
— А ты не бойся, — рассмеялась Наташа.
— Эй, Минор! — позвал его Каланча. — Подсоби перекатить «дуру», — так он назвал каменную тумбу, которую пытался передвинуть к канаве. И когда Генка помог ему, Каланча, пыхтя и отдуваясь, нравоучительно продолжал.
— Пора им вставать. Нече долго дрыхать.
…Первая, разбуженная шумом, вышла на улицу Ефросинья Ильинична.
— Вы чего тут? — не понимая, что происходит, спросила она.
— А мы хотим, бабуся, берег укрепить, — бойко тряхнув косичками, ответила Наташа, — чтобы вас не заливало.
— Вот как, — только и смогла сказать старушка. И начала помогать им.
Купаясь в прозрачно розовом воздухе, выплыло, наконец, из-за реки солнце. Подростки вспотели. Колька снял рубашку. «О це дило», — подумал Вася и последовал его примеру. Генка, конечно, тоже не мог отстать от них. Расставшись с рубашкой, он почувствовал себя героем и, окончательно забыв о своих опасениях, затянул песню.
Ефросинья Ильинична встревожилась.
— Голубчик ты мой, не шуми, христом богом прошу! Ежели самого разбудим, тут уж…
Старушка с опаской посмотрела на новый дом с зелеными наличниками.
— Кого это «самого»? — гордо опираясь на лопату, полюбопытствовал Генка.
— Да нечто не знаете? Павла Константиновича?
Но для ребят это имя было пустым звуком. Лица их выражали недоумение.
Между тем, из ближайших домов стали появляться люди.
Белобрысая, небрежно одетая женщина, слегка окая и растягивая слова, спросила:
— И чего это ты, ласковая, заместо петухов добрым людям сон нарушаешь? — колючие глаза ее вперились в старушку.
Ефросинья Ильинична растерянно улыбнулась и выронила ковш, из которого поила ребят.
— Бабуся, — подбежала к ней Наташа и подняла посудину. — Не бойтесь ее.
Но властное лицо женщины даже не дрогнуло. Чувствовалось по ее поведению — на этой улице она хозяйка. Наташу и мальчишек она не замечала, будто их совсем не было.
