топливо и боезапас, а преследовать янки до Пёрл-Харбора означало войти в зону действия американской базовой авиации с Оаху. Командующий Объединённым флотом отправил в Токио победную реляцию, но не разделял ликования своих подчинённых. «Мы растянули руку, наносившую удар, – сказал он, – а поединок с Америкой ещё не закончен».
…В секретной лаборатории в окрестностях Токио, о существовании которой знали очень немногие, желтолицый человек с ранней сединой в волосах отложил газету.
«Славная победа императорского оружия, – подумал он. – Но я-то знаю, какой ценой она досталась. А это значит, что моя работа, которая уже перешла из области теоретических изысканий в область технологических решений, должна быть ускорена. Я дам моей стране небывалое оружие, которое поставит на колени всех её врагов!».
Глава десятая. Чаши весов
Известие о «мидуэйском разгроме» потрясло Соединённые Штаты. В Америке такие новости скрыть было невозможно: информация о сражении (в том числе подробная) стала достоянием газетчиков, поспешивших «обрадовать» простых американцев. «Новая Цусима», «Мидуэй страшнее Пёрл-Харбора», «Бешенство азиатского дракона», «Кто виноват?» – эти заголовки вгоняли в трепет. Под Рузвельтом зашаталось президентское кресло – дело дошло до призывов к импичменту, – но он не потерял присутствия духа. Журналистам и прочим любителям «свободы слова» доходчиво разъяснили, что распространение панических слухов есть прямое пособничество врагу, за что по законам военного времени по головке не гладят. Рузвельт выступил по радио с обращением к нации, призывая «сплотить ряды» перед лицом «жёлтой угрозы», и речь президента имела успех. А виновного в гибели двадцати одного корабля (трёх авианосцев, четырёх линкоров, четырёх крейсеров и десяти эсминцев), пятисот самолётов и пятнадцати тысяч американских парней – солдат, моряков и лётчиков, – нашли быстро: всех собак повесили на адмирала Нимица. Победителей не судят, зато проигравшие платят за всё (должен же быть «козёл отпущения»). Командующего Тихоокеанским флотом, «в угоду своим личным амбициям» ввязавшегося в бой, «допустившего целую серию грубых ошибок» и потерпевшего «небывалое поражение», не посадили на электрический стул – его с позором отправили в отставку, но жаждавшей крови толпе хватило и этого. В Пёрл-Харбор спешно вылетел вице-адмирал Хэлси, выбравшийся из госпиталя и произведённый в адмиралы, – на него возлагались большие надежды. И «Буффало Билл» начал действовать незамедлительно и напористо.
Прежде всего новый командующий Тихоокеанским флотом организовал аварийный ремонт «Йорктауна», пообещав руководству верфи, что он лично перестреляет их всех как собак, если через три дня авианосец не выйдет в море хотя бы на двух машинах, чтобы дойти до Западного побережья, – Хэлси опасался японской атаки Пёрл-Харбора и спешил вывести оттуда оба уцелевших авианосца. И через три дня «Энтерпрайз» и «Йорктаун» под эскортом линкора «Норт Каролина», шести крейсеров и шестнадцати эсминцев покинули Жемчужную Гавань и взяли курс на Лос-Анджелес – не доверяя Флетчеру, Хэлси сам возглавил переход. В Калифорнии авианосцы должны были пройти необходимый ремонт и получить новые самолёты; кроме того, командованию флота приходилось считаться с угрозой нападения японского флота на североамериканский континент. Угроза эта, порождённая паническими настроениями, была маловероятной, но с ней приходилось считаться, и наличие авианосного соединения у берегов Америки было признано целесообразным. В Пёрл-Харборе остались четыре линкора, восемь крейсеров и шестнадцать эсминцев вице-адмирала Кинкейда – Оаху считался наиболее вероятной целью следующего японского удара, и Хэлси, не собираясь сдавать Гавайи без боя, рассчитывал, что соединение артиллерийских кораблей, прикрытое базовой авиацией и поддержанное береговой артиллерией, сможет дать отпор самураям.
Япония ликовала, но Ямамото не обольщался. Он полагал, что у империи Ямато есть в запасе от шести до двенадцати месяцев, в течение которых Америку необходимо принудить к миру, иначе она восстановит свои силы, и начнётся война на истощение, выиграть которую Япония не сможет. Нужен был новый удар, чтобы закрепить успех, достигнутый у Мидуэя, и убедить янки в бесперспективности дальнейшей войны на Тихом океане. Необходимость такого удара стала очевидной, когда попытки японских дипломатов начать через Швейцарию переговоры о мире были встречены резким заявлением госсекретаря США Корделла Халла «Мы подпишем мир на борту флагманского корабля нашего флота, бросившего якоря в Токийском заливе». После этого мирные переговоры стали невозможны: американский ответ оскорбил победоносных самураев. Белоголового американского орла, изрядно пощипанного, но продолжавшего топорщить перья, следовало вразумить.
Однако возможности Ямамото были ограничены тяжёлыми потерями, понесёнными японцами у Мидуэя. После боя Объединённый флот имел всего три авианосца (два тяжёлых – «Дзуйкаку» и «Хирю» – и лёгкий «Дзуйхо»), а для решительных действий этого было недостаточно. Ремонт «Сёкаку» и «Рюдзё» должен был быть закончен в июле, и в июле же в состав флота должны были войти средние авианосцы «Хиё» и «Дзуньё», переоборудованные из пассажирских лайнеров «Идзумо-Мару» и «Касивара-Мару». Семь авианосцев с четырьмя сотнями самолётов – сила внушительная, но авиагруппы ещё надо укомплектовать, а Япония уже ощущала недостаток подготовленных пилотов: у Мидуэя нашли себе могилу сотни японских асов. По всему прикидкам, Кидо Бутай можно будет снова бросить в бой не раньше конца августа – рана, полученная японским флотом, болела и кровоточила.
Но главное – нужно было определиться с направлением удара, а это оказалось не так просто. Армия, люто завидуя успехам флота, настаивала на ударе по Полинезии, по Фиджи и Самоа. Одновременно генералы вынашивали планы наступления на Индию и Австралию – аппетит приходит во время еды, – и требовали, чтобы флот действовал в их интересах. Флот же считал единственно правильным нанесение удара по Гавайям, чтобы захватить последний оплот США в центральной части Тихого океана и замкнуть «оборонительный периметр», отгородившись от американского континента тысячами миль пустого водного пространства. И нужно было ещё подумать о возможности вступления Японии в войну против СССР, к чему её настойчиво подталкивала Германия. Рассматривались также варианты нападения на Западное побережье США, на зону Панамского канала и на Алеутские острова, но они были уже вторичными по сравнению с основными. Споры были долгими и ожесточёнными, и в итоге Ямамото, национальный герой, отмеченный специальным императорским рескриптом, посвященным его победе при Мидуэе, и пользовавшийся теперь особым доверием микадо, отстоял свою точку зрения, несмотря на глухое ворчание недовольных армейцев.
Соединённым Штатам тоже было о чём подумать. Если для самураев свет сошёлся клином на Тихом океане, то Америка мыслила шире. Президент Рузвельт, укрепивший своё положение после того, как его поддержали конгрессмены-демократы, не склонен было резко менять приоритеты. Несмотря на все успехи Японии, он по-прежнему считал врагом номер один не её, а гитлеровскую Германию, и не собирался бросать Англию на растерзание тевтонскому волку. Встретившись с Черчиллем, Рузвельт успокоил своего нервничавшего союзника обещанием, что операция «Торч» – совместный десант американцев и англичан в Северной Африке – отменена не будет, а если и задержится, то не более чем на пару месяцев; не сократится существенно и объём поставок по ленд-лизу. «А что с Россией?» – спросил его британский премьер. «Как что? – удивился американский президент. – Мы будем помогать Сталину… по мере сил. Россия с её людскими ресурсами нам нужна, без неё свернуть шею Гитлеру будет трудновато. Американское оружие и русское пушечное мясо – это идеальное сочетание, и…». «И пусть они с немцами убивают друг друга как можно больше» – закончил Черчилль. Два достойных англосаксонских джентльмена отлично поняли друг друга…
Бомбы посыпались на Оаху среди ночи. Радиолокаторщики своевременно засекли приближение к Пёрл-Харбору группы неопознанных самолётов, и не только засекли, но и подняли тревогу. Ночную тьму располосовали клинки прожекторных лучей, ожили зенитные батареи, в небо взлетели истребители. Тем не менее, японские бомбардировщики вывалили свой груз на Жемчужную Гавань и Гонолулу: ночных истребителей у американцев почти не было, и кроме того, сыграло свою роль двойное подчинение авиации – армейские пилоты выполняли приказы генерала Макартура, командующего Гавайской группировкой войск, а не адмирала Кинкейда, старшего флотского начальника в Пёрл-Харборе. Три истребителя были сбиты, причём два из них – своим же зенитным огнём; потери нападавших составили два самолёта: один из них упал в море, другой рухнул на лесистый склон хребта Кулау. Ущерб от налёта был невелик (ни один из кораблей, стоявших в бухте, не пострадал), но американское командование
