Из ямки в стене приветливо улыбалась маленькая голограмма принцессы. Когда живая принцесса и Табита прошли мимо, голограмма насупилась и помрачнела.
— Выставка. Это тут главное, центральный стержень.
Организаторша грядущего показа одарила Табиту лучезарной улыбкой, неприятный случай в баре был полностью забыт. Возможно, Дорин была права и разнузданность Годфри не стала для принцессы такой уж неожиданностью.
Принцесса распахнула дверь и ввела Табиту в комнату.
Комната была очень просторная, с белыми стенами и огромными картинами на них — сплошной абстрактной тоской, какими-то цветными треугольниками на грязно-белом или бежевом фоне. В дальнем углу располагалась компактная автоматическая кухня. Там же находился стеклянный столик, над которым парила белая шаровидная лампа. Лампа была включена, как и все светильники во дворце принцессы Бадрульбудур. На столике стояла открытая банка меда с воткнутой в нее ложкой и валялась груда скомканных пакетов из белой инсулитовой пленки, оставшихся от какой-то еды. На полу, словно скатившись со столика, валялось нечто похожее на черный, с откромсанным краем арбуз.
Принцесса Бад уверенно направилась к этому предмету, словно собираясь то ли поднять его, то ли пнуть ногой.
Капитан Джут держалась в стороне; было невозможно сказать, какой еще номер выкинет эта женщина.
Принцесса остановилась рядом с арбузом и широким царственным жестом пригласила Табиту взглянуть.
Табита подошла и взглянула.
В надколотой черной скорлупе влажно поблескивала бурая вязкая масса. Из этой массы проступало лицо принцессы, будто из нее же и вылепленное. Подбородок принцессы был вскинут, глаза зажмурены, а рот широко, словно в экстазе, раскрыт. Была тут и правая рука, во всяком случае, высовывались ее пальцы. Пальцы то сжимались, то разжимались, словно грезовая женщина пыталась выбраться, вытолкнуться из цепко державшей ее трясины.
— А теперь, — говорила принцесса, — попробуйте себе представить. — Она взяла что-то со столика. — Вы заходите в комнату — точно так, как сделали это сейчас, а там…
Она сунула предмет, что-то взятое ею со столика, прямо Табите в руки.
Табита рефлекторно не дала этому чему-то упасть. Она удивленно взглянула на принцессу и только потом опустила глаза на предмет, оказавшийся у нее в руках.
Это была длинная проволока для резки сыра, снабженная на концах гладкими канареечно-желтыми ручками. Принцесса Бадрульбудур вложила эти ручки прямо ей в руки.
Табита взглянула на сырорезную проволоку, взглянула на черное яйцо с его странным шевелящимся содержимым. Какие мысли копошатся в мозгу у этой женщины? Кто знает, но уж точно не нормальные.
— Ничего я не хочу себе представлять, — ответила Табита и торопливо вернула сырорезку на столик.
— Нет так нет, — пожала плечами принцесса. — Во всяком случае, вы получили общее представление. Размещение, вспомогательное оборудование — это все подробно расписано в сопроводительных документах. Но только вы же понимаете, им нужно увидеть что-нибудь вроде этого, но, с другой стороны, если они увидят что-нибудь вроде вот этого……
Не закончив фразу, певица — или теперь ее нужно было называть художницей? — длинным прыжком перенеслась в другой конец комнаты, распахнула высокие белые двери и пропала из виду.
Ошарашенная, Табита подавила брезгливое отвращение и упрямо последовала за ней.
Здесь были джунгли в миниатюре, царство тропических растений. К громыханию музыки теперь примешивались звуки льющейся воды и многоголосое пение птиц.
Смотреть на то, что собиралась показать эта женщина, Табите было и противно, и даже страшновато. Но это оказалось вполне безобидное и даже симпатичное изображение той же самой принцессы, с головы до ног одетой в яркие перья. В этом комичном наряде она походила на попугая, а еще больше — на клоуна.
— И это ваши грезы? — спросила Табита и тут же сама ощутила слабость, неадекватность этого слова.
— Только не говорите мне снова всю эту ерунду про страховку, — высокомерно сказала принцесса, отталкиваясь от чего-то, одной лишь ей известного. — Я знаю, что их никто не застрахует, их нельзя,
Она выудила из тропической зелени еще одну голову. На этот раз голова была изжелта-белая, как иссушенная временем кость. Ее глаза были закрыты, рот широко распахнут. Там, где положено быть зубам, сверкали два иззубренных лезвия, две стальные пилы.
— Ведь это и есть настоящая, подлинная эксклюзивность.
Глаза принцессы истерически блестели, она вертела голову в руках, словно соображая, куда бы ее закинуть. Из шеи головы торчало что-то странное и волокнистое вроде зубного корня. Корня, замаранного кровью.
Принцесса Бад рассмеялась, прикрыв рот тыльной стороной ладони; создавалось впечатление, что она может в любой момент потерять равновесие и рухнуть спиной в буйные заросли.
— Экс-позиция и экс-клюзивность, — сказала она, с трудом ворочая языком. — Слышь, а ну его все это на хрен, я хочу вина.
Табита с тоской подумала, что теперь придется вернуться в комнату, где по полу катается этот черный арбуз, но принцесса повела ее куда-то вперед по облицованной сосной и неким желтым металлом галерее, обегавшей по кругу весь дворец, мимо ряда широких окон, выходивших на ледяную пустыню. Там, за окнами, ничего не двигалось. И не будет двигаться, подумала Табита, не будет никогда.
И почти сразу художница вернулась к своей любимой теме, словно и не она предложила ее оставить.
— Экспозиция и эксклюзивность. Принцесса Б. которую никто не видит. Ни даже… — Она оборвала фразу, а секунду спустя заговорила снова, спокойно и рассудительно. — Куда ты уходишь, когда закрываешь глаза? С этого все и началось. С этого и с того, что происходит, когда ты уходишь от самой себя.
Табита решила, что наелась всем этим по уши, и заговорила сама:
— Мне-то казалось, что всем нам полагается заново изобретать себя тридцать два раза в секунду, что бы это ни значило.
— Так именно об этом я и говорю, — сказала принцесса, вводя ее в другой, на этот раз вполне обыкновенный лифт. — Принцесса Бадрульбудур стала пленницей этой фразы. Люди приковали меня к ней намертво. Те самые люди, которых она, эта фраза, должна была освободить. Они не хотят, чтобы их освобождали от них самих, — говорила она медленно и презрительно, а тем временем лифт опускал их вглубь ледяного холма. — Не хотят даже на одну тридцать вторую долю секунды. Они по уши влюблены в свои тупоумные эго. И в принцессу — трижды долбаную Бадрульбудур.
Принцесса взглянула на пилозубую голову, прихваченную ею с собой. Словно чтобы подчеркнуть справедливость ею сказанного, голова открыла невидящие глаза, взглянула ими на нее и нежно улыбнулась.
— К чему я сама же их и подталкивала, — сказала принцесса. — Знаю, я все прекрасно знаю.
Капитан Джут смотрела на свое отражение в стальных раздвижных дверях.
В помещение, куда доставил их лифт, было слишком темно, чтобы увидеть хоть что-нибудь. В воздухе пахло затхлостью. К музыке, сопровождавшей их по всему дворцу, добавились какие-то всхрапы и жужжание. Мотив воды продолжал присутствовать, но стал потише и поспокойнее, больше походил на бульканье в большой кастрюле, чем на плеск огромной реки.
— Они превратили меня в женщину, сказавшую эту фразу, — говорила принцесса, уходя в темноту. — Мне теперь не позволено заново придумывать себя, не позволено бросаться в объятия необычности.
«Если уж кто и влюблен в себя нежной любовью, — подумала Табита, — так это принцесса Бад. Говорит, говорит и не может остановиться, даже чтобы включить здесь свет».
— Вино, — пробормотал голос принцессы. — Включить освещение.
