танцевать могла, я б танцевать могла… всю ночь!»
Господи, думал Джордж, куда деваться от ее голоса? Куда деваться от нее самой?
В восемь сорок пять Джордж уже стоял у того места, где закопал тело Луизы Батлер. Он поставил на землю большой фонарь, надел садовые рукавицы и принялся откапывать свою жертву. Рукавицы мешали сбрасывать с насыпи камни, и Джордж кряхтел и пыхтел, буквально выбиваясь из сил. Как глубоко он ее тогда закопал! Убийца опустился на корточки, чтобы перевести дух, и тут в нос ему ударил запах разлагающейся плоти.
Джорджа едва не вырвало. Посмотрел бы он на себя сейчас! Лицо позеленело и сморщилось. Настоящий старик. Он извлек из кармана платок, завязал нос и рот и, сделав над собой усилие, стал снова ворочать камни и землю. Наконец он докопался до тела.
Ну слава Богу! — вздохнул он с облегчением.
Он вытащил руку убитой, потом тщательно счистил грязь с лица и осветил фонарем труп.
Какая мерзость! Джорджа передернуло.
За восемь дней тело раздуло, и оно как-то причудливо изогнулось. Роскошные волосы перемешались с землей, а глаза, смотревшие тогда на Джорджа в упор, стали молочно-белыми. Приоткрытый рот принял форму буквы «о», и Джордж пальцем выковыривал из него грязь, словно повитуха слизь изо рта новорожденного. Проделав все это, Джордж отряхнул рукавицу и снова принялся шарить по телу.
Булавки не было.
Тогда Джордж вытащил из ямы труп целиком и со всем тщанием осмотрел его: страх исчез, уступив место инстинкту самосохранения, который сейчас и диктовал ему его действия. Джордж искал даже между ногами и в заднем проходе, а когда попытался перевернуть труп, он выскользнул у него из рук, оставив на рукавицах рваные клочья кожи.
Джорджа снова передернуло, на этот раз — от злости. Чертова сучка! Чего доброго, еще навлечет на него беду!
Уже девять тридцать семь. Целый час он тут роется! А булавки нет как нет!
Джордж выпрямился и стал счищать с себя грязь. Из-за сырой погоды он весь был облеплен ею. Надо сматываться побыстрее, чтобы к возвращению Илэйн привести себя в порядок.
В приступе охватившей его ярости Джордж принялся пинать ногами труп, наслаждаясь мягкостью и податливостью плоти под каблуками башмаков. Он перевел дух и прикрыл рукой уставшие от напряжения глаза, а когда открыл их, ахнул: лицо Луизы Батлер превратилось в месиво!
Джордж сунул в карман пальто рукавицы, склонился над телом, вдруг ощутив невыразимую нежность, разложил пряди волос вокруг того, что было когда-то лицом, смахнул с него сороконожку, пытавшуюся залезть в ухо.
Очень довольный своей работой, Джордж прихватил фонарь и пошел к машине. Он поставил ее чуть ли не в четверти мили отсюда и теперь шагал, весь перепачканный грязью, с одной-единственной мыслью: где же булавка, черт бы ее подрал?
Луиза Батлер была теперь выставлена на всеобщее обозрение. Ее искалеченное тело казалось молочно-белым при свете луны.
Илэйн, счастливо улыбаясь, сидела в ресторане с Хэктором Хендерсоном. Хэктор тоже сиял улыбкой, демонстрируя свои роскошные вставные зубы. Они иногда щелкали, его челюсти, но Илэйн больше не вздрагивала, она уже привыкла к этому, как, впрочем, и к тому, что время от времени Хэктору приходилось, прикрыв рот рукой, языком ставить челюсть на место. Все это для Илэйн не имело никакого значения. Напротив. Рослый, упитанный, веселый мужчина нравился ей не меньше, чем Рудольф Валентино, эстрадная звезда и киногерой.
— Надеюсь, Илэйн, ты в порядке?
— О да, Хэктор! В полном порядке!
Он снова одарил ее ослепительной улыбкой. Его лицо, в капельках пота, лоснилось. Подавшись всем своим грузным телом вперед, Хэктор подлил в бокал Илэйн кьянти.
— Ох, что вы, я могу опьянеть! — сказала Илэйн с девичьей интонацией в голосе. В полумраке зала она и в самом деле выглядела моложе. Посмотрев в большое зеркало на противоположной стене, Илэйн с удовлетворением отметила, что диета пошла ей на пользу. Выглядит она просто великолепно. Не худышка, конечно, кость у нее широкая, но и не туша, как прежде.
Хэктор говорил ей только приятные вещи, и общаться с ним было одно удовольствие. В этом ресторане они уже были однажды, добирались до него по туннелю в Дартфорде, так что официально ресторан считался не лондонским, а кентским. Вряд ли здесь можно было встретить кого-нибудь из знакомых, поэтому ресторан их вполне устраивал. К тому же Илэйн обожала итальянскую кухню и, перед тем как прийти сюда, три дня почти ничего не ела, чтобы полностью насладиться прекрасными блюдами.
Хэктору нравились женщины с хорошим аппетитом, и он с удовольствием смотрел, как Илэйн ест. Он любил крупные формы, потому что и сам был далеко не заморыш, и собирался оегодня же вечером выяснить, что там у Илэйн под колготками, если, конечно, не изменит решения. Эти мысли привели его в возбуждение. Грудь у нее, и так видно, необъятная. На память невольно пришли картинки из порножурнальчика «Бра Бастерс» — он подписался на него и регулярно просматривал, — и, прикрыв глаза, он с наслаждением представлял себе, как высвободит эти огромные полушария из бюстгальтера и как будет их держать на ладонях…
— Хотите чего-нибудь на десерт, Илэйн?
— Право же, я не должна так много есть. Мой вес… — Она улыбнулась опять-таки с девичьей кокетливостью.
Хэктор замахал руками:
— У вас чудесная фигура зрелой женщины, вполне в моем вкусе!
Илэйн млела от счастья: если не считать какой-то там «зрелости», то все остальное — музыка, настоящая музыка! Хэктор взял ее руки в свои и поцеловал ей ладони.
— О, Илэйн, если бы вы были моей! Но вы принадлежите другому, и, вместо того чтобы пить из райского источника, я вынужден лишь издали поклоняться ему!
Илэйн замирала от счастья, слушая эти излияния.
Официант, стоявший неподалеку, закусил губу, чтобы не расхохотаться, но Илэйн не заметила. Она вообще ничего не замечала. Хэктор пробудил в ней желание, которое много лет она подавляла в себе, вернул ей ее женское естество. О таком романтическом поклонении она могла только мечтать. В общем, у Илэйн появился рыцарь, рыцарь в сверкающих доспехах!
И она решила переспать с ним. Пусть напьется из ее «райского источника», осушит его до дна!
Эвелин в девять вечера ушла к себе спать, и Кэйт, сидя в гостиной, включила музыку совсем тихо, чтобы не мешать матери. Билл Поль исполнял «Я и миссис Джоунс», и Кэйт расслабилась, пытаясь спокойно осмыслить то, что случилось с Лиззи. Она приняла душ и сейчас сидела в своем старом хлопчатобумажном халатике, с мокрыми распущенными волосами. Она смыла косметику, и на лице ее при свете камина поблескивал увлажняющий крем. Дослушав до конца песню, Кэйт поджала под себя ноги и продолжала сидеть на диване. Ей необходимо было время от времени поразмышлять в одиночестве, чтобы даже матери не было рядом. А такая возможность появлялась, лишь когда она ложилась в постель.
Но при первых же звуках песни «Каждый день причиняет боль» в исполнении Сэд Кафе в парадную дверь постучали. Часы на камине показывали начало одиннадцатого. Кто бы это так поздно мог быть? Кэйт нехотя пошла в прихожую и сквозь стекло двери увидела Дэна. Да, это он. Кэйт не могла ошибиться.
Только его сейчас не хватало!
Приняв воинственный вид, Кэйт открыла дверь. Дэн не вошел, а буквально ворвался в дом и с сердитым видом направился прямиком на кухню.
— Почему бы тебе не пройти в гостиную, Дэн? — спросила она тихо, чтобы не разбудить мать, и последовала за ним.
Дэн без лишних слов стал наливать себе бренди. Что за бесцеремонность! — возмутилась Кэйт. Да
