это замедляло развитие циркового искусства.
В наш первый приезд в Москву я почти не видела города. Один раз была в Мюзик-холле, находившемся на Триумфальной площади[7], где выступали Розетти.
В Москве мы получили приглашение на гастрольную поездку за границу. Выступления должны были начаться в берлинском театре-варьете «Скала», а затем проходить в других городах Германии, Франции и Испании. Нас было испугало незнание иностранных языков, но Розетти, собиравшиеся выехать за границу несколько раньше, уверили, что встретят нас в Берлине и помогут устроиться.
В это время произошел случай, едва не изменивший все наши дальнейшие планы. Прежде артист конструировал аппаратуру обычно сам, не имея возможности сделать расчеты вместе с инженером. И за технику безопасности в цирке никто, кроме самого артиста, не отвечал. Наш неутомимый пана решил, что лестницы, на которых мы работали, недостаточно высоки, и для большего эффекта удлинил их на метр, не подумав, что для большей устойчивости одновременно необходимо расширить их нижние концы.
Репетиции на новой лестнице проходили удовлетворительно, мы страховали себя двойной лонжей, но на представлениях решили работать без нее. Трюк включили в программу очередного представления. Вначале все шло хорошо, трюки на высоких лестницах мы исполнили очень осторожно, но при спуске один из концов лестницы отошел от проволоки, и я, потеряв равновесие, упала с высоты пяти метров. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы униформист Хурсанов не спассировал падение и частично не принял удар на себя. Я вскочила на ноги и убежала. Но потом оказалось, что я разбила икру левой ноги; разрыв мускула уложил меня в постель на целый месяц. Колено левой ноги еще долго оставалось полусогнутым, что мешало мне бегать по проволоке.
В связи с этим случаем мне хочется сказать несколько слов об униформистах, этих ближайших помощниках артистов. Теперь на эту работу часто приглашают совершенно случайных людей, в лучшем случае умеющих держать в руках метлу и грабли. Я уже говорила, что в годы моей юности в маленьких цирках обязанности униформистов исполняли свободные от выступлений артисты; в больших цирках этого не было, но здесь квалификация униформистов была чрезвычайно высока. Униформисты могли исполнить несложный номер, они были лучшими помощниками дрессировщиков. Зорко следя за артистом, исполнявшим опасный трюк, униформист всегда приходил к нему на помощь при несчастном случае, как это было со мной.
Униформистов Московского цирка, тогда совсем молодых людей, — И. Горюнова, А. Чивова, П. Хурсанова, И. Мюнкевича, Б. Левенберга, В. Лесковского и их главу инспектора манежа Н. И. Дмитриева-Ллойда знали все цирковые артисты. Некоторые из униформистов впоследствии стали артистами.
Я глубоко убеждена, что успех циркового представления во многом зависит от работы униформистов. Считала и считаю, что этот цирковой цех требует, чтобы в нем работали люди, любящие цирк и преданные ему.
В цирках и мюзик-холлах Западной Европы
Приехали мы в Берлин в мае 1929 года. Как и было условлено, на вокзале нас встретили Розетти. Эти милые люди за время своего короткого пребывания за границей успели соскучиться по русской речи и встретили нас, как родных: подыскали комнату, одолжили денег.
Окна нашей комнаты выходили на фасад театра «Скала», и мы с Мартой любили смотреть на подъезжавшие автомобили и публику, входившую в театр. Это был буржуазный район Берлина с великолепными особняками богатых финансистов. Рестораны, кафе, кино, магазины — все было рассчитано на богатого посетителя. Здесь все стоило дороже, чем в других районах Берлина.
В этом районе находился очень популярный театр-варьете «Винтергартен». Существовало такое правило: если вы успешно работали в «Скала», то вас охотно ангажировала дирекция «Винтергартена», но стоило артисту начать выступать в «Винтергартене», как двери театра «Скала» закрывались для него, во всяком случае на несколько лет. Об этом мы узнали в первые же дни нашего пребывания в Берлине. Нам тоже предложили выступать в «Винтергартене». Когда директор «Скала» узнал об этом, он убедил отца не соглашаться и тут же пригласил нас на будущий год, заключив контракт на работу в его же театре «Плаца». Отец воспользовался интересом, проявленным берлинцами к нашему номеру, и заключил контракт на выгодных условиях.
Первые прогулки по Берлину произвели на меня сильное впечатление. Я была поражена огромными зданиями, парками, площадями. Мы с Мартой выглядели ужасными провинциалками, когда вслух изумлялись метро и двухэтажным автобусам с открытым верхом, откуда особенно интересно обозревать улицы Берлина, ярким рекламам кино, театров, ресторанов. Вечером улицы, расцвеченные различными огнями, походили на огромные елки, украшенные светящимися игрушками. Все эти новые впечатления сообщали нам какую-то лихорадочную нервозность, особенно при воспоминании о том, что скоро мы будем выступать в одном из лучших театров-варьете.
Забегая вперед, не могу не заметить, что через восемнадцать лет я опять была в Берлине и, должна сказать, особых восторгов не испытала. Конечно, я стала взрослой, но, главное, за это время Москва неузнаваемо преобразилась.
За неделю до дебюта дирекция разрешила нам установить аппаратуру и начать репетиции, чтобы привыкнуть к сцене. (До этого мы работали только на цирковых аренах.) Правда, однажды мы выступали в городе Бежице на открытой сцене летнего сада. Но прекрасную сцену театра «Скала», где могли демонстрировать свои номера канатоходцы, гимнасты-полетчики и даже исполнительницы высшей школы верховой езды, нельзя сравнивать с бежицкой эстрадой. Для того чтобы наш номер не затерялся в таком огромном сценическом пространстве, необходимо было найти выгодное место для установки аппаратуры. Мы выбрали его у авансцены. Первые репетиции проходили неудачно — очевидно, сказались перерыв в работе, волнение перед выступлением в чужом городе и чужой стране. Совсем плохо получался копфштейн, а именно он рекламировался как уникальное достижение русских артисток.
После нескольких репетиций отец мрачно заявил, что дирекция расторгнет контракт и мы вынуждены будем вернуться домой по шпалам. Это подействовало на нас самым удручающим образом; казалось, легче перенести порку, как это бывало в детстве, чем видеть расстроенное лицо отца. А просмотрев программу театра «Скала», мы совсем упали духом. Здесь не было каких-то из ряда вон выходящих номеров, у нас в цирках мы видели номера и получше, но оформление сцены, костюмы артистов, прожекторы, менявшие свои цвета, — все это было новым и необычным. Оказалось, что один и тот же номер иначе выглядел при хорошем оформлении. Например, Розетти в этом театре казались совершенно фантастичными. Когда открывался занавес, взору представало звездное небо, луна, купола мечетей и две фигурки женщин, сидевших в легких покрывалах возле аппарата, также декорированного.
Ночь. Звуки восточной музыки уносили нас в мир фантазии. Сверху спускали канат, и по нему слезал Жорж Розетти в костюме багдадского вора. Он делал пробежки от мостика к мостику, срывал с женщин покрывала, и они оказывались одетыми в богатые восточные костюмы. Световая гамма менялась, день сменял ночь. Затем начиналась работа артистов на проволоке.
Я думаю, что это оформление было придумано Розетти еще в России, но впервые мы его увидели здесь и были поражены и восхищены.
Мне хочется сказать несколько слов о режиссерах, ставивших эстрадные спектакли. У нас в цирках в ту пору режиссер составлял при участии директора цирка программу, объявлял во время представления номера, руководил униформистами, составлял расписание репетиций и распределял гримировочные. Что же касается построения номера, костюмов, грима, музыкального сопровождения, света — всем этим занимался артист, руководствуясь собственным вкусом. Каждый артист цирка при построении номера всегда помнил, что на него смотрят со всех сторон, поэтому думал не о декорациях, а о реквизите и эффектных костюмах. В театре «Скала» нам пришлось позаботиться о том, как лучше декорировать сцену.
