передовой — до сей поры семей десять живут в землянках. Их сюда перевезем. А там, глядишь, и еще набегут как только узнают, что колхоз ожил. Что бабочки на свет слетятся. Разве я не прав? А?
— Когда вы так говорите, все хорошо получается. А возьмись за дело, то там дыра окажется, то тут прореха.
— Что загадывать! Посмотрим, попробуем. А факт фактом: колхоз должен работать, Маргарита Николаевна. И хорошо работать. Осенью, вот с этого берега, — Долинин указал на тихую вечернюю реку, — мы обязаны будем отправить в Ленинград не одну баржу с овощами.
Они долго расхаживали вдоль берега, Долинин все говорил и говорил. Провожая его к лодке, Маргарита Николаевна уже и не пыталась заявлять свои протесты; работать так работать — чего уж там…
К своему удивлению, на новом месте, на жестком матраце, набитом прошлогодней травой, она, несмотря на заботы, обрушившиеся на нее, позабыв даже и то душевное смятение, которое вызвала встреча с Цымбалом, спала в ту ночь так крепко, будто в добрые мирные времена на своем оставленном немцам пуховике. Но что в этом удивительного! Она просто устала за день ходьбы по свежему весеннему воздуху. И хорошо бы ей спать так каждую ночь, не возвращаясь памятью к горьким минувшим дням…
2
Цымбал не показывался, к Долинину не приходил. Долинин знал, что он работает, что уже разыскал двенадцать тракторов, которые были раскиданы по разным местам района. Два из них с осени стояли в поле; к ним даже были прицеплены плуги, глубоко врезавшиеся в землю. Третий трактор, наполовину растасканный проезжими шоферами, одиноко жался к обочине шоссе; у него не хватало многих мелких деталей; четвертый же, в разрушенном сарае вблизи от передовой, был завален досками и бревнами; пятый пожарники приспособили качать насос. А кто-то ухитрился несколько машин затащить в печи кирпичного завода.
За помощью Цымбал ходил не к Долинину, а к лейтенанту Ушакову — начальнику передвижной танкоремонтной мастерской. Ушаков помогал чем мог. Он же дал и тягач для перевозки тракторов к реке. Стоявшие в деревне понтонеры спустили на воду понтон. И за три дня все тракторы-инвалиды были перевезены на усадьбу колхоза. Выбрав здесь, перед инвентарным навесом, площадку, Цымбал предполагал развернуть ремонтные работы.
Долинин только удивлялся тому, как быстро и ловко действует бывший бригадир; недаром получил он золотую медаль и орден.
Через день-другой вокруг Цымбала уже крутилось десятка два ребятишек и подростков, самому старшему из которых — Леониду Звереву — не было еще и семнадцати лет. Учитывая, что войны парень успел поработать учеником слесаря в мастерской МТС, Цымбал, как директор и старший механик еще не существовавшей машинно-тракторной станции, назначил его бригадиром. Зверев преисполнился гордостью, в течение одного дня в его поведении произошли решительные перемены. Удочки были отставлены, он заговорил об автоле, о коренных подшипниках и о шплинтах; какой-то переломный басок появился в его голосе. Кто-то из колхозниц назвал юного бригадира Леонидом Андреичем. Сказано это было поначалу в шутку. А потом так и пошло: Леонид Андреич да Леонид Андреич.
Когда, измазанный сажей и керосином, насупленный и суровый, бригадир распоряжался и хлопотал возле тракторов, его уже и невозможно было назвать по-прежнему Ленькой.
«Леонид Андреич» был живым примером остальным колхозным ребятам. Им такой пример был совершенно необходим. Цымбал говорил о них Ушакову: «Сырой материалец». Сила их заключалась лишь в необоримом горячем желании поскорее и всерьез приобщиться к механике. С ними предстояла изрядная возня, прежде чем они смогли бы сесть за руль трактора. А время не ждало, земля давно поспела для пахоты. Цымбал раздумывал: что же делать? Но к Долинину он обращаться не хотел: еще, мол, чего доброго, не так поймет, в беспомощности укорять станет.
Долинин сам решил помочь директору МТС. В реденькой осиновой рощице он отыскал землянки дивизии, которой командовал Лукомцев.
— Яков Филиппович! — обрадовался ему полковник. — Навестил-таки! Располагайся как дома. Видишь, дворец какой, говорил я тебе! — Он обвел рукою обширную землянку. — Две комнаты, тисненые обои, пол струганый, лампа в двадцать пять линий, «варшавская» кровать… Что тебе еще надо?
— Что еще? Чтобы Славск поскорее вы нам освободили, Федор Тимофеевич.
— Дай срок, освободим, уйдем от тебя, далеко уйдем. Жалеть будешь, что гнал. Из Берлина открыточку пришлю. Как, Черпаченко? — Лукомцев окликнул кого-то, расположившегося за фанерной перегородкой. — Черканем секретарю письмишко из Берлина?
Вышел седой майор с морщинистым желтым лицом, представился Долинину: «Начальник штаба дивизии майор Черпаченко». И усмехнулся:
— Полковник все планирует, уже и Берлин ему подавай. А я бы рад вам из Пскова написать, товарищ Долинин.
— Планирует, говорите? А вот мой план забраковал.
— И напрасно забраковал, — продолжал Черпаченко. — Федор Тимофеевич рассказывал мне о ваших балках и оврагах в обход Славска. Я сверился с картой, побеседовал с людьми и пришел к выводу, что направление для маневра выбрано вами очень удачно.
— Бросьте, бросьте, майор! Зря расстраиваете секретаря, — перебил Лукомцев. — Вы мыслите об этом как о частности будущих планов широкого наступления, а Долинин требует таким путем немедленно освободить Славск.
— Да я уже на своем плане и не настаиваю, Федор Тимофеевич, — успокоил его Долинин. — Планируйте как знаете, у меня теперь другая забота.
— Опять забота! Беспокойный ты человек.
— А что, разве плохо — беспокойный?
— Что касается меня, то я люблю беспокойных, товарищ Долинин, поддержал его Черпаченко.
— Ну а я что — за спокойствие, что ли? — рассердился Лукомцев — Вы уж меня, братцы дорогие, не шельмуйте.
Долинин улучил подходящий момент в завязавшемся разговоре и принялся рассказывать о планах предстоящего сева, о том, как нужны ему люди для этого, особенно специалисты по ремонту машин.
— Правильное дело начинаешь, — одобрил Лукомцев. — А насчет людей попробую выручить. Деда какого-нибудь пошлю, мастера на все руки. Есть у меня такой. — Он окликнул связного и приказал позвать из соседней землянки начальника разведки. Когда вошел высокий немолодой капитан в пенсне, Лукомцев спросил:
— Товарищ Селезнев, как у вас Бровкин себя чувствует?
— Ничего, здоров, товарищ полковник. — Капитан был, видимо, удивлен вопросом.
— Он вам очень нужен? — продолжал Лукомцев.
— Безусловно.
— Ну, а если мы его у вас деньков на пять… Как, Долинин, хватит тебе на пять дней?.. Ну, на недельку, например, возьмем. Помочь надо, товарищ Селезнев, району, товарищам, на чьей земле стоим. Они овощи для армии и для Ленинграда хотят сеять.
— Что ж, если надо, так надо. Поможем. Овощи следует уважать, особенно после пшенных концентратов. Но старик один не пойдет, товарищ полковник. Приятеля потащит.
— Это долговязого-то?
— Да, Козырева.
— Отлично, пусть и идут вместе. Вы там распорядитесь, чтобы документы им заготовили… Ты здесь с машиной? — Лукомцев обернулся к Долинину. — Вот и забирай их хоть сейчас. Видишь, как со старыми-то друзьями легко ладить!
К вечеру этого же дня Долинин привез Цымбалу двух помощников — коренастого старичка сержанта Бровкина и молодого долговязого красноармейца Козырева. По дороге они рассказали Долинину, что до
