Евдокии Васильевне? Может быть, рекомендовать варить из крупы кашу? Давать витамины?
Снова Майбородов раскрыл книги, снова копался в них, листая страницу за страницей. Впервые досадовал он на давно знакомых ему авторов, впервые ощущал изъяны в их трудах. Описания, описания, сплошные описания, многокрасочные вкладки, прекрасные рисунки, таблицы — и почти ничего, что было бы полезно практику. Неужели и его многолетний труд о промысловых и певчих птицах, изданный двумя томами в зеленом коленкоре, имеет такую же, весьма относительную ценность? Иван Кузьмич раскрыл один из томов этого труда. Вот тут фазаны — близкие родственники индейкам. Подробнейшее описание десятков видов, подробнейшее описание условий жизни, мест обитания, способов охоты…
Майбородов отшвырнул книгу, которая принесла ему докторскую степень, вбил в свою трубку пригоршню табаку.
В мезонин, предварительно постучав в жидкую дощатую дверцу, зашла Евдокия Васильевна, как бы разыскивая какие-то, никогда, и не бывавшие здесь, галоши. Второй раз она поднялась за сковородкой и тоже, конечно, не нашла. Майбородов чувствовал, что Евдокия Васильевна ждет ответа на волнующий ее вопрос, ждет от него каких-то действенных мер, — ведь индюшата всё еще не кормлены сегодня. Но он делал вид человека, до крайности ушедшего в работу, — он сел за письмо.
«Дорогой друг! — обращался он к университетскому товарищу. — Преглупейший казус! Гуси спасли Рим, — меня погубили индюшки…»
Коллега Майбородова работал консультантом в управлении сельского хозяйства одной из южных областей, домашнюю птицу знал отлично; от него Иван Кузьмич непременно получит нужные ему указания.
Но письмо — письмом, когда оно еще обернется, а время идет, и Майбородов решил сегодня же, с попутными подводами, которые возят со станции фосфоритную муку, отправиться в районный центр.
4
Приоткрыв дверь в кабинет председателя райисполкома, Панюков заметил там в кресле у стола Таню Краснову.
— Совершеннолетие колхоза? — Председатель вертел в руках медную крышку от чернильницы. — Ишь ты, какую платформу подвел ваш профессор. Ловко! Упрощает только малость, товарищ Краснова. Совершеннолетие колхоза — в постоянном его стремлении вперед, в повышении культуры землепользования, в ежегодном увеличении товарности, в накоплении средств, в развитии новых отраслей хозяйства…
— Вот мы и говорим — новой отрасли хозяйства, Михаил Ильич!.. — подхватила Таня.
Панюков решительно распахнул дверь, подтолкнув вперед Березкина, вошел сам:
— Она вам тут наговорит, товарищ Антонов. Только слушайте. Семь верст до небес, и всё лесом.
— Не лесом, а садами получается, Панюков. Не прячься за деда Степана, иди сюда, разговор будет. Ну, здравствуйте, здравствуйте! Садитесь. Стульев хватает. Это не у вас в правлении… Что ни собрание, то половина народу на полу к стенкам приваливается.
— Дело давнее поминаешь, Михаил Ильич. — Панюков обиделся. — Тоже стулья имеем. Не хуже ваших, райисполкомовских.
На председательском столе Семен Семенович увидел план угодий своего колхоза, копию того, над которым недавно он сидел у себя в правлении с агрономом и с бригадирами, и почувствовал, что разговор тут и впрямь предстоит серьезный.
— Так вот, — сказал Антонов, — сад сажать надо, дорогие товарищи гостиницкие! Задача лишь в том — где? Нельзя ли перенести куда-нибудь часть посевов овощей?
— Пусть садит вдоль села, — кивнув в сторону Тани, ответил Панюков. — Груши, к примеру. Вместо тополей будут. Дерево кронистое.
— Вдоль села — хорошо! Сажайте. Но это не сад. Нельзя ли все-таки отсюда что-нибудь выкроить? — Антонов обвел карандашом приречное поле бригады Березкина.
— Не выйдет! — отрезал Панюков. — Здесь ровно столько, сколько требуется по утвержденному райисполкомом плану сева овощей.
— Ну хорошо, райисполком… Это, как говорится, твой тактический ход. А давай попросту, без дипломатии. Что?, если часть овощей — пустяк, каких-нибудь пару-другую гектаров — перенести, например, в район Журавлихи. Неужели там нельзя осушить хоть немного? Зря земля гуляет.
— И я говорю: гуляет, — оживился Березкин, не очень-то понимающий, зачем его сюда привезли. Если из-за земли торговаться, то пусть начальство занимается этим. Его же дело — сажать овощи да убирать урожай. Он обрадовался тому, что и на его долю выпал случай вставить слово в разговор.
— Гуляет! — воскликнул Панюков. — И еще сто лет прогуляет. Если даже и осушить ее, то все равно на голом торфу — не поле. Ясно-понятно?
— Не скажи, Семен Семенович, — в присутствии начальства величая председателя по имени- отчеству, опять заговорил Березкин. — А зачем, по-твоему, мы торф возим под огород? Ты высуши только Журавлиху, а мы не сплошаем.
— Будут расти овощи, дед Степан? — спросил Антонов.
— Еще как! Ты знаешь моего свояка, Илью-то? — обращаясь к Панюкову, продолжал Березкин. — По братней жене-то, по Устьке. В Никольском который живет. У них торфы Журавлихе нашей не уступят. Ну вот, пошли мы к нему гостевать на Спаса в третьем годе перед войной. С Митей пошли, тоже со свояком, — ты его знаешь, по жениной сестре-то, по ейной, по Дарье… Дубель-кумелю он купил в кооперации. Загуляли, само собой, — дело праздничное…
— К чему ты это, дед Степан? — не выдержал Антонов.
— Погоди, к чему. Узнаешь. Дубель-то этот хоть кого, хоть быка с ног свалит. Ну а мы, как сказать, не быки. Огрузли, задурели. Глядь-поглядь — свояка нету.
— Которого? — Антонов чувствовал, что и он, пожалуй, задуреет среди путаной системы свояков Березкина.
— Ну, Мити, Мити… Как не понять! С которым пришли-то. — Березкин удивился несообразительности председателя. — Пошумели, пошумели во дворе, да и сморило нас. И поутру встали — нету его. Ладно — баба Ильева в огород пошла. Глядит, а он под капустным листом, в борозде. Одни ноги в баретках наружу.
— Митины, что ли?
— Ну, не Ильевы! Знамо дело, Митины. А говорю тебе про это к тому, что вот какой лист на торфу капуста дать может. Лежи под ним, в неделю не сыщут. И кочень в соответствии выходит.
Антонов где-то под столом нажал кнопку звонка и, когда вошла секретарша, попросил:
— Позовите, пожалуйста, Колесова.
Время, понадобившееся районному мелиоратору на то, чтобы перебраться через дорогу, превращенную солнцем в озеро, за разговором прошло незаметно. А когда Колесов вошел — длинноногий, худой, сутулый, — Таня подумала: «Вот уж правда — специалист по болотам. Точно аист».
Мелиоратор сказал, что гостиницкую Журавлиху давно предполагалось осушить, до войны был даже составлен план, но дело это долгое — трех-четырех лет.
Поговорили, поговорили, да так ни к какому решению и не пришли. Председатель райисполкома на своем настаивает, председатель колхоза — на своем. Приказать ему — не прикажешь: земли-то и в самом деле у колхоза в обрез.
— В общем, еще раз придется нам подумать над этим, еще раз потолковать. Как в английском парламенте. — К Таниному неудовольствию, Антонов превратил серьезный вопрос в шутку.
Довольный тем, что отстоял свою честь, Семен Семенович ущипнул Таню за щеку:
— То-то — «экс» и «ин»! В корень гляди, а не по-за облаками летай, Татьянушка свет Ивановна. Хлеба вволю будет, овощи вырастут — деньжат тогда получим, куплю тебе воз яблок самолучших, белого налива, — гуляй.
