– Все сделаем, – кивнул я.
– Когда закончишь и шкиперу баржу сдашь, веди своих на постоялый двор «Благословение путникам», это вон туда, дойдешь до лабазов, свернешь налево… да ты знаешь, все объясняли уже.
– Верно, – подтвердил я.
– Хозяин там свой, он вам специальное место выделит и все, что нужно, там покажет. Так и скажешь ему, что охрана торгового дома Зарама. А как расположитесь, ты своих оставь и подходи в кабак «Рыба и рюмка», это прямо напротив него будет, тому же владельцу принадлежит. Там буфетчик будет, ты его спроси, где я, и тебя проведут. Скажи только, что с поручением от купца Сальга, что из Пулиха.
Пока ждали грузчиков, собрали вещи, сложив все мешки в одну кучу и составив карабины в пирамиду. Барата на всякий случай все равно приглядывать поставил, потому как в больших городах да в таких местах рот не разевай, даже язык отрежут и украдут раньше, чем ты мигнуть успеешь.
Ватага грузчиков появилась ровно через час после ухода Круглого. Часы на башне как раз пробили полдень, когда он уходил, и прозвонили один раз тогда, когда я заметил две длинные ломовые телеги с запряженными в них волами и с десяток мужиков в грязной одежде, идущих в нашу сторону. И не ошибся, к нам шли.
– Кто мастер Арвин здесь будет? – крикнул с берега высокий, жилистый, похожий смуглой кожей и черными волосами на зингара мужик.
– Я и буду, – подошел я к широким грузовым сходням.
– Тогда сдавай нам товар по счету, будем разгружать вас. – Он широко улыбнулся, обнажив белые зубы, среди которых одного переднего не хватало. – Расчет с тобой или с кем другим?
– С тем, кто на складе принимает.
– Открывай трюм.
Больше времени они терять не стали. Установили над люком лебедку, с нее корзину свесили, которую внизу бутылями с маслом наполняли, потом поднимали наверх и переваливали на телегу. Дело шло быстро, работали они умеючи, без всякого отдыха.
Вообще грузчики в таких местах люди нужные и уважаемые. Такие ватаги цены на работы держат и случайных людей вроде желающих подработать пьяниц или просто бедняков к порту близко не подпускают. Непонятливого могут и поколотить, и в воду бросить, а то и просто зарезать. Недаром тут и выражение ходит: «Злой как крючник». А если кто ищет, скажем, душегуба наемного, то тоже к таким ватагам идет, потому как по сути они разбойники сущие.
Но вот свои правила блюдут четко, груз не воруют и нанимателя не обманывают. И если какая ватага правила нарушать начинает, то, по слухам, собирается потом совет главных, от каждой ватаги, и все они решают, что с такими делать. И если решат, что нарушителям здесь не работать, то так тому и быть – впредь не пустят.
В общем, работа кипела, волы только и успевали телеги таскать туда да обратно. И похоже, что на складе ватага не менее проворная трудилась, потому как возвращались они быстро. Не успели и оглянуться, как баржа была разгружена, а ватага крючников, смеясь и на ходу попивая сидр из фляг, потопала следом за последней телегой, к Арио за расчетом. И даже не разбили ни одного кувшина.
К концу разгрузки шкипер подошел, низенький кривоногий хрипатый бородач в выцветшем сером картузе. Полез в трюм, попыхтел, почесал в бороде, потом сказал, что все в порядке, и на этом распрощались. И мы, подхватив мешки с винтовками, пошли искать постоялый двор.
Между тем наступили сумерки, а они, в свою очередь, быстро превратились в темноту. По дальней стороне набережной прошли двое фонарщиков с шестом и факелом. Один из них приподнимал крышки фонарей, а второй поджигал фитили. Горели они на удивление дымно, так что я подумал, что кто-то в городской управе неплохо нажился на закупке такого паршивого масла.
Дневная деловая суета на набережной сменилась суетой вечерней, разгульной. В узких переулках над окнами зажглись красные фонари, а в самих окнах демонстрировали прелести прохожим местные жрицы продажной любви. Те из них, которые победнее, гуляли по самой набережной, окликая охрану с барж и матросов с речных шхун и буксиров. И не зря окликали, похоже, потому как с одной из барж из-за плетеных стен временного жилья охраны слышались притворно-страстные вздохи. Еще подумалось, что вдохновения в них ровно столько, сколько заплатили. А заплатили, похоже, поскупившись.
Открылись двери многочисленных кабаков. Каждый дом, мимо какого мы проходили, был если не борделем, то гостиницей, а в каждом борделе и каждой гостинице на первом этаже был кабак. Шумный, крикливый, визгливый, пахнущий пролитым пивом, часто с музыкой. И из кабака в кабак шлялись подгулявшие матросы, охранники, мелкие купцы и приказчики. В узких, как ущелья, переулках зачастую видны были затаившиеся темные фигуры, явно поджидающие заблудившихся пьяниц. Из таких переулков несло мочой, целые ручьи которой вытекали на улицу. В одном я увидел чье-то лежащее тело, и не поймешь так, напился кто-то до беспамятства или был ограблен и убит.
Хватало и людей откровенно виду разбойничьего, длинноволосых, часто с вплетенными в прически косичками, на которых сверкали драгоценные камни, одетых богато, но с презрением к аккуратности, шелк и золото соседствовали с рваниной и потрескавшейся кожей. Вели они себя нагло и задиристо, но перед нами все же расступались – чуяли, что мы им не по зубам, а вот они нам вполне на зуб сгодиться могут.
Попался навстречу и патруль городской стражи – четверо крепких мужиков средних лет в зеленоватых мундирах, кепи, с револьверами и деревянными, обшитыми кожей дубинками на поясе. Перед ними расступались, а парочка каких-то оборванцев, увидев их, рванула в узкий переулок. Патрульные, остановившись, посмотрели им вслед, но гнаться не стали и так же степенно пошли дальше.
Постепенно район красных фонарей уперся в лабазные дворы при порте, и яркость его немного поблекла. Гостиницы сменились постоялыми дворами, в которых останавливались караваны сухопутные, часто со всеми лошадьми, волами и фургонами.
Вскоре мы увидели и вывеску «Благословение путнику», висящую над добротными воротами, сколоченными из тяжелых деревянных плах. Вход же в постоялый двор был через дверку в сторожке, которую рычагом отпирал здоровяк с бритой головой, сидящий за высокой конторкой, – сторож.
– Нам бы на постой встать, уже договорено, – сказал я ему, и тот, вполне вежливо кивнув, показал на следующую дверь.
– Туда проходите.
За дверью оказалась небольшая полутемная комната, в которой за конторкой обнаружился невысокий толстяк с потной лысиной, к которой в беспорядке прилипли редкие волосы.
– Чем могу служить? – спросил он неожиданно писклявым голосом.
– Мы охрана купца Зарама, что из Альмары, постоя ищем.
– Это всегда пожалуйста, – разулыбался он. – Уже уплатили господин старший приказчик Арио, ждем. Вот за мной, пожалуйста, – вытащив из крюка на стене лампу, засуетился толстяк. – Прошу.
Толкнув очередную дверь, он повел нас дальше.
Постоялый двор был большим, я даже и не ожидал, что настолько. Тут и конюшни, и колодцы с поилками для лошадей, и ряды возов и фургонов с товаром, под которыми и на которых спали люди, и два двухэтажных дома-гостинцы для тех, кому не подобает спать на возу, и вдоль заборов целые ряды маленьких флигелей, к одному из которых хозяин нас и повел. Погремев ключами, отворил невысокую тяжелую дверь, сказал:
– Проходите, оглядитесь.
Это была одна большая комната с деревянными койками вдоль стен, застеленными соломенными матрасами. Матрасы были непродавленными, набиты явно недавно. Десять коек, у каждой тумбочка без дверок и крючки на стене. Лампы, которые хозяин начал зажигать от своей, сняв стекло. Еще шкаф большой, который на замок закрыть можно. Хитро ухмыльнувшись, хозяин поманил меня к нему, открыл дверцы, а затем, зацепив заднюю стенку, рывком сдвинул ее в сторону. Там оказалась еще одна дверь, запертая на обычный засов – с обратной стороны не откроешь.
– На лабазные дворы дверь ведет, – сказал толстяк. – Мои дворы. Если через дальнюю стену махнуть, то там спуск к реке, внизу тропа в обе стороны и много лодок рыбачьих.
И на том стенку шкафа задвинул.
– Клопов нет? – спросил я.
