валашцев к северу, стало все же лучше. Вайм эту землю считал своей и берег, да и армия, набранная из рисских рекрутов, все же не ландскнехты, не с грабежа живет и не на крови выращена. Хотя виселиц и здесь хватало, но даже в виселицах был явно виден претворяющийся железной и безжалостной рукой план – в петлях все больше болтались люди вида не бедного, чаще в чиновных валашских мундирах. Здесь просто новая власть сменяла старую.
– Что, сотник, насмотрелся на войну в понимании Дикого Барона? – неожиданно спросил Злой, всю дорогу ехавший со мной рядом.
Спросил уже потом, когда мы почти подъехали к большому тыловому лагерю рисской армии.
– Да уж нагляделся, – сказал я, кутаясь в накидку – дождь совсем замучил, лил и лил без остановки.
– А знаешь, сколько таких воинств в Северную войну по тем землям бродило? Вот такие армии наш Бакен и рвали в клочья. – Злой покачал головой. – Вот это вокруг – не сахар, верно, – он показал на аккуратно сколоченную виселицу, которую мы как раз проезжали. На ней висело два тела, одно мужское, в штанах от валашского военного мундира, а второе женское, судя по наряду – проститутку за что-то повесили. За воровство, наверное, это у них главный грех. – А при Вайме такого уже не будет. Верген будет тихо и спокойно править в своем Свирре, за пределы оного уже ни ногой. И грабить ему будет нечего, потому что вокруг, куда ни глянь, владения Вайма. Остепенится. А здесь… ну что, здесь ничего не изменится на самом деле, но и тут все равно станет лучше – мир настанет долгий, крестьянин перестанет бояться того, что придет война, – вокруг одна страна, некого бояться. Даже быдлу вот этому, – он ткнул пальцем в сторону двух грязных фигур, отгонявших воду из канавы, – станет легче, понимаешь? Да и местных владетелей Вайм прижмет, ты ведь знаешь, что здесь, в Валаше, владетели крестьян даже за скот не почитали. А в Риссе крепостных нет, так?
– Это так, это верно, – согласился я.
В Валаше закон основан на «праве земли быть обработанной». А если точнее, то на праве «клопов» точно знать, из кого выбивать налоги – не имеет права крестьянин уйти со своей земли, хоть сдохни. В Риссе же земля, как и в Валаше, все больше между владетелями поделена, но работают на ней вольные издольщики – не сошелся с хозяином во мнениях – снимайся и уходи. Если есть куда.
– Все в муках рождается, все, – добавил Злой. – Иногда даже хорошее.
– Южным валашским землям можно и не дожить до хорошего, – возразил я. – К тому времени, как Верген оттуда уйдет, там крысы живой не останется, все от голода сдохнут.
– Может, и так. – Злой возражать не стал. – Но у одного Вайма на всю войну сил не хватит, некуда деваться. Да и… земли ведь там хорошие, так? А в Риссе земли не так чтобы и много хорошей, так что тамошних издольщиков можно будет сюда переселить… мне так кажется.
– Заодно границу с Городами заселить своими? На всякий случай?
– И это тоже.
К вечеру отряд дошел до лагеря «Восточный», где коней удалось разместить на крытой коновязи, а нам же нашлось место только под навесами, хоть и у костров. Палаток на всех не хватало, да оно и к лучшему – от многодневного дождя парусина везде текла, а крыша навеса хотя бы не давала воде литься на голову.
Арио ушел куда-то, потом вернулся, вид у него был озабоченный. Поговорил со Злым и снова ушел, а приятель мой уже после, когда мы уселись у огня в офицерской кантине, без которой ни одного военного лагеря быть не может, сказал:
– Что-то не так идет, похоже. На нас хотят разведку возложить и подчинить военному командованию, а это как на рябчика с револьвером охотиться. И новая служба появилась, вроде как для надзора за благочинием и ловли лазутчиков.
Мне сразу вспомнился разговор с отстраненным от власти князем. Не могу сказать, что тот прямо пророк – для него такое ясно, как лист из Писания, но пока не ошибается он.
– Назвали «Палата Верности», – продолжал Злой. – А главным там знаешь кто?
– Кто?
– Не поверишь – Бирра помнишь? Из «Усадьбы»?
– Это с которым тогда аресты? – удивился я. – Я его еще недавно в Лурре встретил.
– Он самый. Как пролез, какие задницы целовал – не знаю. Но силу взял большую, говорят, докладывает самому князю. И если нас тут генералу Бальту подчинили, то «верные» сами по себе, никто им не указ.
– Заметны уже?
– Арио быстро рассказывал, без подробностей, – пожал плечами Злой. – И чуть не треть «Усадьбы» с Бирром ушла, все, кому он власть и деньги пообещал. Ослабла «Усадьба».
– Князь ищет равновесия.
– Верно. Чтобы всегда можно было «Усадьбу» руками «верных» удавить – или наоборот.
В принципе оно верно. Но что-то мне подсказывало, что «наоборот» не планировалось. Опять слова Велима Младшего вспомнились, о том, что успехи Вайма – дело рук Арио Круглого. Ревнует князь, а потом ведь только он один настоящим победителем может быть. Сейчас ему нужны люди сильные и толковые, а потом лучше с подпевалами.
3
«Верные» заметны были, хоть и не сильно – арестовали нескольких человек, кого обвинив в измене, кого назвав лазутчиками. Кого-то повесили, кого-то увезли в Альмару. Но бояться их уже начали – чувствовали, что это и есть проявление настоящей княжьей власти, первый росток того колючего куста, который потом своими ветками вцепится в шкуру каждому. И ты тогда или не шевелись, чтобы лишнего вреда тебе не было, или изорвет он тебя шипами в кровавые клочья. Власть – она ведь как чертополох.
Нас в тыловом лагере долго не держали, лишь поменяли мундиры с бароновых на рисские, причислили к армии, назвав Отдельной сотней Первого рейтарского княжеского полка, взяли на довольствие – да и погнали вперед, туда, где шли бои, которые даже распутица не остановила. Отдельной – потому что только мы и были в этом полку наемниками. И чуяло мое сердце, что жалеть нас теперь никто не будет, а станут совать в самые плохие места, потому что не нужны мы теперь никому, от нас просто избавлялись. Думаю, что Арио это сам понял, не мне ему подсказывать, но сейчас, отобрав у него наш отряд, его просто делали слабее. Плохой знак. Для него. Мне все равно, мне лишь бы до конца войны дожить, все плохое со мной уже случилось.
Не знаю, как к этому отнестись. Мне Арио всегда был добрым начальником и умным командиром. Риссу он был тем, кто положил все силы на то, чтобы усилить княжество. А вот каково тем, кто стал жертвой его интриг и операций? Каково убитым, казненным, разоренным? Кто сказал, что ради блага Рисса и строения новой страны можно многие тысячи валашских крестьян отдать под власть войска озверевших ландскнехтов? Кто придумал, как сделать, чтобы Города пропустили войско Дикого Барона и заодно присоединились к нему? Не мы ли? Не Арио ли придумал?
Правило меньшего зла. А меньшего ли? Насколько меньшего? И если это зло совершаешь именно ты – какова его мера для твоей, именно твоей души, а не всеобщего блага? Во что превращаешься ты? Опять я ничего не знаю, не по моему уму эти вопросы, но ощущение в последние недели такое, что меня искупали в выгребной яме и запретили мыться.
Как марионетка в уличном балагане жил, разве что сам себя за нитки дергал, заставляя шевелиться. Командовал сотней, следил за порядком, слушал приказы и сам не мог понять – живой я еще или уже нет? Человек ли еще или… даже не знаю кто. Недаром у нас в степи не принимали обратно тех, кто побывал в ландскнехтах – страшными и уродливыми людьми становились те, для кого война превращалась в способ наживы. Пока убиваешь, ты зарабатываешь. А что при этом следует думать о правителях? Для тех ведь война всегда нажива и дополнительная власть. Просто убивают, жгут и мучают они не своими руками, и они же плодят вот таких ландскнехтов, которые идут по земле железной ядовитой саранчой, убивая и сжирая все. Барон Верген создан войнами, именно правители создали этого безмерно возвысившегося монстра, демона в человеческом теле.
Война вместе с тем вроде как затихла ненадолго, прибитая дождями и грязью на дорогах. Валашцы задержали рисское войско у переправ, опираясь на несколько фортов с сильной артиллерией, но дела у них все равно были плохи – не хватало ни боеприпасов, ни еды, ни даже пространства для маневра, – их
