был биолит «Л», из-за которого, собственно, дядюшка и бросился в бегство, потому что, как он нам объяснил, увидел в курятнике осиное гнездо и решил побрызгать на ос.
У мостика дядюшка увяз в тине и с минуту никак не мог выбраться из воды. Но за все время не сказал ни слова. Тут уж на дядюшку напустилась бабушка: кричала, что он разрушитель и мастер-ломастер, и давала ему еще другие такие же прозвища. Но дядюшка из-за этого плавания был очень расстроен, ноги у него тряслись и почернели от ила.
Папка сказал:
— Я просто удивляюсь, Лойза, ну что тебе дались эти насекомые? В конце концов, это же абсолютно миролюбивые осы, но уж коль ты нападаешь на них со своим биолитом, то совершенно естественно, что они бросаются на тебя решительно и беспощадно.
Дядюшка махнул рукой и пошел к колодцу накачать воды себе на ноги. А потом крикнул бабушке таким печальным голосом:
— Как ты думаешь, чем лучше натереться: альпой или уксусом?
Он тер свой зад, куда впилось жало, и даже начал прихрамывать, чтобы всем показать, как ему солоно пришлось.
Папка сказал, что шесть шершней способны забодать лошадь — это научно доказано. Только теперь дядюшка заговорил с нами и объяснил, что, когда решил выгнать ос из курятника, он действовал в наших общих интересах, а главное, ради бабушки. Он, конечно, хотел бы посмотреть, как дает стрекача папка, но каждому, мол, свой черед.
Папка в свою очередь сказал дядюшке, что все, что касается бега, было на уровне, следует признать, что дядюшка на редкость проворный и подвижный, даже в воде он держался отнюдь не худшим образом. Дядюшка опять же только махнул рукой и скрылся в своей дачке, а бабушка наконец сменила гнев на милость и пошла ему намазать альпой зад. Потом она говорила, что дядюшка, наверное, заполучил изрядную порцию жал, у него весь зад вздулся, точно валенок.
Тем временем в папоротнике Рыжка снова принялась проделывать передними ножками и головкой свои упражнения.
— Какая непоседа! — сказал папка и пошел к ней.
Он понес Рыжку под яблоньку, а когда захотел положить ее на траву, она вдруг забила передними ножками и твердо уперлась в землю.
— Ну и ну! — удивился папка. — Подумайте только! Ты уже вспомнила, что у тебя есть ноги?
Мы подскочили к Рыжке, и папка сказал маме, что он подержит косулю, а мама пусть расставит ей ножки.
— Но она еще ужасно маленькая, — сказала мама.
— Ну и что из этого, что маленькая? — возразил папка. — Разве маленькие косули не бегают? Вы способны до невозможности раскормить косулю, ты только посмотри, какое у нее брюшко. Ей надо упражнять ножки, они ей всю жизнь нужны будут.
Как только Рыжка коснулась передними ногами травы, она расставила их и твердо уперлась в землю.
— Вот-вот, — сказал папка. — А теперь задние ноги чуть раздвинь и оттяни назад. Чтобы равновесие было. Она совсем забывает, что у нее есть и задние ноги.
Папка крепко держал Рыжку за бока, мама — за ножки, и Рыжке ничего не оставалось, как встать на задние ноги. Шаталась она ужасно, а когда совсем потеряла равновесие, привалилась на папкину ладонь.
— Если отпущу ее, плюхнется на землю, — сказал папка. — Чувствую руками, что задними ножками она не упирается. Ну, ладно, Рыжка, встаем, мы уже достаточно належались.
Мама опять выпрямила Рыжке ножки, а папка развел ладони. В эту минуту мы увидели, как Рыжка в первый раз встала на собственные ноги. Это была коротенькая минутка, потому что задик ее сразу скособочился, и, не помоги ей папка, она шлепнулась бы на землю, но в эту минутку она все-таки стояла совершенно одна, ножки-шпильки держали ее.
— Ну, ты молодчина, Рыжка, — сказал папка, — исполнила перед нами хороший номер.
Дядюшка тер отекший зад.
— Лойза, видел? — сказал ему папка. — Если сегодня она сумела простоять на собственных ногах секунду, завтра таких секунд будет уже две, но даже и это совсем не важно. Главное, ножки у нее в порядке, сегодня мы в этом окончательно убедились.
— Отпусти ее, пусть отдохнет, — сказала мама взволнованным голосом. — Она ужасно напугана.
— И кормить ее нужно регулярно, — продолжал папка. — Утром миска каши, потом днем и вечером, перед тем как пойдет в домик. А главное, вволю травы и листьев. Пусть жует, пусть укрепляет зубы.
— А тебе не хочется, чтобы она уже сейчас перепрыгнула реку? — спросила мама.
— Нет, ни мне, ни ей этого не хочется, — сказал строго папка. — Но прежде всего я не хотел бы, чтобы вместо косули здесь вырос поросенок. Вы то и дело суете ей что-то под нос, а потом удивляетесь, что ей не хочется вставать. Вот прочти-ка там: детеныш косули через несколько дней после рождения должен следовать за матерью. Косуля-мать заставляет его встать на ноги. Это, если хочешь знать, умная книжка, и написали ее люди сведущие. Ты только вспомни ну хотя бы об этих двух, — папка указал пальцем на меня и на Ивчу. — Будь по-твоему, они бы до сих пор ели ложкой и не знали, что такое нож с вилкой.
— Ну, ладно, ладно, — сказала опять мама. — Это ты их всему научил. Ты их научил плавать, есть вилкой с ножом, даже ходить. Если бы не ты, что бы мы все, бедные, делали?
— Слышишь, Лойза? — сказал папка дядюшке. — Вот она, женская благодарность. Скажешь слово, и его враз повернут против тебя. В конце концов еще станут утверждать, что я косулю учил есть вилкой и ножом. Что ж, пожалуй, тоже пойду искупаюсь. Как вода?
Дядюшка снова осторожно приложил ладонь к опухшему заду.
— Холодна, дружище. Когда я туда сиганул, думал, кондрашка хватит.
— В таком случае скажи мне, где эти выпущенные карпы, — сказал папка. — Если вода холодная, так они должны быть на отмели. Нету ли их где над плотиной?
— Я бы сказал, что они как раз в глубине, но что клюют точно в полдень, — сказал дядюшка. — В самую жарищу. Тут, я думаю, мы с тобой дали маху.
— А знаешь, в этом, пожалуй, есть доля правды, — согласился папка. — Возможно, это основная стратегическая ошибка. Попробуем точно в полдень. Подъедем этак самое большее на часок под Филинку, каждый со своей удочкой. Ты будешь ловить, скажем, на донку, ты привык так ловить, а я попробую на поплавок. Для наживки возьмем овсянку.
Мама взяла щетку и стала прочесывать Рыжке шерстку, пока та не уснула у нее на коленях, а Ивча шепнула мне в ухо:
— Охотничья книжка — цыпки. — И сразу же ушла на лужайку рвать траву и земляничные листья.
Мама положила Рыжку в норку, но Рыжка тут же повернулась так, чтобы видеть нас. Если кто-то проходил по луговине, она следила за ним, поворачивая свои радары, и лучше всего, наверное, чувствовала себя, когда мы с мамой были рядом и разговаривали с ней.
— Мам, а вечером опять станем учить ее ходить? — спросила я.
— Не выдумывай, — сказала мама. — И утра хватит. Но до того, как она получает кашу. Она еще совсем кроха, ты же видела, как она качается.
А Рыжка поглядывала на нас, и мне показалось, что ее глаза чуть ярче светятся. В них появилось что-то совсем новое, особенное, после того как папка заставил ее постоять минуту на ножках.
Папка, наверное, что-то услышал, он подошел к нам и, обняв маму и меня за плечи, сказал:
— Девочки, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, но для Рыжки сегодня великий день. Только прошу вас, поймите: Рыжка не какое-то там домашнее животное, а дитя природы. И мы должны делать все, чтобы ее снова вернуть этой природе. Для этого у нас, надеюсь, хватит ума. Она впервые в жизни преодолела
