знала, что у меня так все с ней получится. Не ожидала. Я ее целовала там, а сама все ее вымечко поглаживала. От нее так хорошо пахло женщиной, что я сама завелась, страшно. Никогда я до этого не догадывалась, что меня так смогут женские запахи возбудить. Я так на нее набросилась, что она через минуту потекла соками. Я их слизываю, блаженствую. Через полчаса мы уже с ней лежали, вконец обессиленные. Лежим, в высокой траве, на спине, в небо смотрим, за руки держимся. Счастливые! Ветер шумит, пчелы жужжат, птички поют. Солнышко греет. И такая во мне благодать растеклась! Млею. Потом она надо мной склонилась и давай такие слова шептать о любви, о красоте моей. Я ее слушаю, и, кажется, парю, над всем этим. А она мне давай стихи читать по памяти. Цветаевой. А там, что ни стих, все, о таких, как мы с ней. Любимых женщинах. Голова кружится от всего этого. Я словно пьяная. А она все никак не успокоится, целует меня нежно в губы, лицо и шепчет мне все новые имена. А потом на английском. И мне так понравилось это ее «Бест оф зе бест», что я прошу называть меня так. А она.
— Нет, — говорит, — ты просто Бест! Лучшая!
Возвращались в лагерь порознь, чтобы чувств своих не выдать. Уж больно я прикипела к ней. Поклялись. Что как придем домой, то будем тайно встречаться. А пока решили вместе не находиться, а держаться друг от дружки подальше.
Видимо я заснула в воспоминаниях, потому, что чувствую, как моего лица касаются сладкие и нежные губы мальчика. Я открываю глаза и вижу его искренний и доверчивый взгляд, молодого и свежего теленочка. Он мягко тыкается в мое лицо и что — то нежное шепчет. Я не заморачиваюсь, но слышу. «Люблю и самая… люблю,… нежная и родная». Приятно, и я изгибаюсь к нему, своим похотливым и ненасытным телом.
Приятно осознавать, что я ими владею, и это я их делаю не мальчиками.
Часть вторая. Гвоздик
Приехала в гости, домой. Я уже заканчивала учебу и даже работала в смене, вместе со всеми. Швея — мотористка. Ужас, какой — то! Сама не заметила, как меня в этот омут затянули. Сначала мать. Давай учись и работай на фабрике. Мы им за все благодарны и в долгу. А потом сама же и вытолкнула. Видно, яблоко от яблоньки и так далее. Стал к нам приходить вот тот, видный участковый и все чаще, и все дольше засиживался. Мать суетилась, прихорашивалась каждый раз. Влюбилась. А потом, мне и говорит.
— Дочка, а я замуж собралась. Прости меня, но я мать тебе скверная. Будет лучше, если ты в общежитии жить будешь, пока Кузьмичу, — так зовут участкового, — Квартиру не выделят.
Ух, я и разозлилась на нее. Мало того, что мне все детство испоганила, так еще и дома лишает! А потом успокоилась и думаю. Нет, может это и к лучшему? Ведь если не выберусь отсюда, повторю ее судьбу. Нет, думаю. Уж я то, по их палочкам, как по ступенькам, а наверх выскочу и от этой жизни выберусь. Я долго размышляла о себе и жизни. Потом поняла, что мне самой не пробиться. Если буду продолжать так дальше, то либо за какого — то местного пендоса замуж выйду или закончу свою жизнь на панели. И никому моя красота не нужна будет. Поэтому, сразу, как только я стала жить далеко от дома, я круто поменяла свое отношение к мальчикам и мужчинам. Вывернула свою лодочку наизнанку, присушила. Училась, пошла в студию, на танцы. Вела себя так, что вскоре все и забыли мое прежнее имя, Бест. Я опять стала Веркой, а чаще Верочкой. Даже решила косу не срезать. Пусть думаю, какому — то олигарху достанется. Работала над своей эрудицией и речью, стала много читать. И что интересно. Расцвела так, что уже все ко мне стали обращаться, как наша Верочка, наша красавица. Сначала победила на Новогоднем конкурсе красоты. Потом стала первой на конкурсе красоты, среди работниц ткацких фабрик нашей области. Ко мне посыпались письма с предложениями, стали просить мое фото.
Однажды, к нам, в общежитие, приехала женщина — фотограф, и я ей позировала. Снимки она делала очень красивые. Просто классные. После того, она пригласила меня к себе в гостиницу. Ну, что вам сказать? Она думала, что я Снегурочка, не разбуженная. Что я куколка красивая, что просто провинциальная дурочка. А мне пяти минут хватило, чтобы с ней разобраться. Она сама себя выдала, тем, что думая, что я нолик в сексе и провинция, что со мной можно поиграть в кошки — мышки. Я, помня о том, что мне надо выбиваться, прикинулась дурочкой и, слегка отдавая себя, ей в коготки, все твердила о том, чтобы она мне помогла отсюда выбраться. Кончилось это тем, что я ее переиграла и обхитрила. Я ее завела, своей наивностью и простотой, позволила слегка потискать и в щечку поцеловать, а потом, вижу, как она загорается и западает на меня, я ее, культурненько и мягко так, отшиваю. Она не на шутку обиделась. Еще бы! Такую великую и знаменитую, отвергла какая — то девка смазливая. Я ее так самолюбие прохватила, что она согласилась, в обмен на мои уступки в дальнейшем, пригласить меня на кастинг. Я тогда и слова — то такого не знала! Поняла, что мне выпадает шанс.
Уехала. Видно обиделась крепко, за то, что я ее отшила, но фотографии, портрет и визитки прислала на память. Видно я ее, все — таки зацепила. Вот, какая я стала хитрющая лисичка. Конечно, мне все это не просто далось. Я потом исстрадалась. Ведь как мне хотелось ответить и с ней запуститься. Опять почувствовать вкус женщины и настоящей жизни. Если бы она только знала тогда, как я себя сдерживала, как я внутри клокотала. Именно это, скрытое во мне пламя, она и почувствовала, как человек тонкий и необычайно чувствительный.
А еще она мне написала, что она просит меня сохранить косу и не краситься, иначе я на кастинге не пройду. Спасибо ей, конечно. Но, что я дурра. Я то, уже давно поняла, что половину своего успеха в моем облике красавицы, не писанной, непременно в этом и заключается, что я, как девочка деревенская с косой. Об этом скажу пару слов.
Косы, это у нас в роду. Все женщины их до самой своей смерти носили. Косы наши не простые, а с секретом. Из поколения в поколение предавались рецепты, как волосы в таком прекрасном состоянии поддерживать. И мне, моя мать, которая так же, на свою косу папку моего, а потом, и Кузьмича поймала, так вот, мне она этот рецепт передала, а она от своей матери и так по всей цепочке. Поэтому я предам его, только своей доченьке — дочке. Вы спросите, а какой? Читайте, может, что и узнаете. Но по честному, это наша семейная тайна и большой секрет.
На ее кастинг я решила не ехать. Рисковала, конечно, безумно. Но поставила для себя планку. Все! Будь, что будет! Пусть сама меня ищет, иначе скоро забудет.
И, что вы думаете, точно! Я в десятку попала!
Сначала она мне давай звонить. А я девкам сказала, что не хочу бросать все и куда — то от них уезжать. Знала, как они мне завидовали. Подыграла им. Они за меня горой. Она звонит, а кто трубку берет, все сочиняют такое, что просто смешно и стыдно. В конце — концов она срывается и к нам. Ее директриса перехватила и говорит, что Верочку не отдадим. Мне тут же донесли. Я быстрее, ноги в руки и к мамке. Пусть думаю, еще поищет. В конце — концов встретились мы так, как я это задумала. Где бы вы думали? А? Никогда не отгадаете. Бьюсь об заклад! Я ведь такой уже стала хитрющей. Я ей свидание назначаю — в бане! Как вам!
Вспомнила, как мы с мамкой в баню ходили. Мыться тогда все ходили в баню. Мамка любила ходить и не по тому, что чистюля была, нет, просто ей нравилось видеть, как на нее с завистью смотрят бабы. Еще бы! Фигурка у нее до сих пор, просто класс! И коса. И я представляю, какая она была тогда красивая, голой. Я была маленькой, но запомнила похвалу в наш с ней адрес от старой и матюкливой банщицы, бабы Вали.
Хоть на нее часто жаловались, за ее уменье человека точно и метким словом назвать, а часто и матюкливым, но ей все прощалось за то, как она помогала бабам жизнь семейную налаживать, и как советовала им, мужиков около себя удерживать. Чудный был человек. Добрый и мудрый. А то, что была беспощадна на язык и матюклива, то ни она виновата, а время. Сидела она в лагерях и все банщицей. Поэтому, как к нам в поселок прибилась, так ее на руках бабы и мужики носили и все ей прощали. Она и жила при бане. Но с ее приходом установился тут такой порядок и чистота, что к ней на парок и начальство частенько заглядывало. Всегда все у нее по графику и есть веники, квас и даже пиво. Полотенца и простыни, все чистое, стиранное. Вот, как она дело поставила! В бане она колдовала и многих паром и веничком поднимала и лечила. Все с травами с приговорами. Шли к ней и ехали со всех сторон. Говорили даже, что ее сманивали в столицу, не согласилась.
