расходятся в стороны. Пальцы нервно дрожат, прикасаясь к моим рукам, и ложатся на бедра. Но пока еще не прижимается ко мне ее нежная грудь, которую я уже чувствую и ощущаю в осторожных, резко отстраняющихся и снова прикасающихся соприкосновениях. Она закрывает глаза, и я вижу очень близко, ее очень слабо, почти не загорелые веки, которые так выделяются на фоне ее загорелого и взволнованного лица. Мои руки уже не ждут, тянут и прижимают ко мне ее тело, придавливая сзади мягкую ткань ее упругой попки. Груди касаются! Обжигая тело нежной мякотью живых тканей. Я с волнением чувствую, что она все еще не опытная девочка и что она еще никогда не касалась с любовью женского тела. От стеснения тканей, соприкосновений тел я чувствую, как она возбуждается и начинает мелко дрожать всем своим теплым и нежным телом. Ротик ее слегка приоткрывается. Минуту стоим, замирая в истоме, а потом она шепчет, и я этот шепоток ее ели слышу и различаю сквозь шум разбивающихся о наши тела тоненьких водяных струек.
- Люблю тебя! Я хочу тебя! Ты мой ангел!!!
Послесловие
Что вы хотите узнать? Горькую правду и или жалкую ложь? Я отвечу, что знаю.
Я внезапно просыпаюсь.
-Время! О боже! Одна! Они меня бросили, обманули!
А потом обжигаюсь от мысли, что это она, она меня решила сберечь!
Сердце сразу же, бешено взрываясь, колотит.
Вылетаю на лоджию, голая, сверкая зацелованным телом. Ищу глазами и слышу, как за тонкой, бетонной перегородкой, на лоджии соседнего номера, мужской голос произносит.
- Коля! А сербы все-таки взлетели!
- Да? Я бы никогда не согласился. На этой французской вороне, да с таким движком.
- Говорят, что полным составом и девчонки их тоже с ними. Всем экипажем взлетели!
- Вот же, какие отчаянные эти сербы!
Пауза. Мое сердце просто исходится от страха и переживаний, и колотится бешено.
- А сербы, Коля, они не отчаянные, а смелые! За их вылетом весь аэродром наблюдает.
- А что? И русская с ними?
- И русская тоже! Говорят, что она замуж за серба вышла, а раньше у нас в Аэрофлоте работала.
- А зовут ее как? Не знаешь?
- Нет. Не познакомился еще. Слышал, как рано утром ее подруга, сербка такая, при фигуре и при полном параде шла и о ней говорила, как-то и называла, Ангел, да Ангел!
- А, что? Похожа! И волосы светлые и глаза голубые. Настоящий Ангел!
Не правильно! Он ошибается! Глаза у меня серые!
Но я уже этого не слышу, так как ухватилась судорожно за спинку кровати и, обливаясь слезами, шепчу, шевеля непослушными от волнения губами. Молитву шепчу, во спасение. Единственную, которую знала с самого раннего детства, которой бабушка меня научила, когда она была еще жива. И я шепчу.
«Отче наш Истинный, на Тебя, Единого уповаю, и молю Тебя, Господи о спасении» …
Белград. 2010-2012
