на свободу.
Тип попытался меня атаковать, но на сей раз я не ушел, а блокировал его, после чего заехал в челюсть, слегка ошеломив, и со всей силы швырнул на раздаточные лотки.
Тетеньки в белых кепочках завизжали и разбежались, туша моего противника смяла непрочный термопластик, приземлившись на ванночки с котлетами, сосисками и соусами. Горячие ванночки!
Тот вскочил, не обращая внимания на ожоги, и кинулся на меня — но это уже был жест отчаяния. Я повалил его на землю, как до этого он валил меня, и схватил ладонями горло. Время кидать камни — время собирать камни.
Он хрипел, трепыхался, пытался вырваться, но я держал крепко. Мои мышцы походили на гидравлические цилиндры, они не чувствовали боли или нагрузки. Просто делали то, что надо, наплевав на всё — ими управлял не я, а дракон.
Я хорошо запомнил его глаза. Почему запоминаются такие вещи — не знаю, но в отличие от хода боя, который помню поверхностно, выражение его глаз запало в душу намертво. Это был ужас, первобытный ужас человека перед стихией, перед чем-то большим и неумолимым. Когда он повалил меня, в его глазах плескалось превосходство, в моих же он видел смерть.
Дракон не собирался щадить его, останавливаться на полумере. Все или ничего — это его драконий девиз.
Нет, не так. Это
Я пришел не драться, не ставить на место, а убивать. Он прочел это в моих глазах, и на его лице отразились отчаяние, паника и бессилие. Он смел и горд, лишь когда толпой окружает кого-то слабого: тогда можно и поглумиться, дескать, какое ничтожество! Избивая слабого чувствуешь превосходство, самоутверждение, это так, но это пустое утверждение. Ты не вкладываешь в победу ничего — ничего и получаешь. Этот тип, оказавшись на месте загнанного зверя, чувствуя неотвратимость возмездия, превратился в скулящее дерьмо, способное только выть, потому, что он и есть дерьмо, и понял это.
Выигрывает не тот, кто сильнее, а тот, кто готов отдать за победу все. Именно поэтому я сильнее всей банды Толстого — они пустые, ненастоящие, не готовые рисковать. И я верю, даже не верю, а знаю — победа за мной.
А свою смерть этот урод запомнит до конца жизни. Почти уверен, в следующий раз он поостережется трогать тех, кто дает отпор.
Мне не хватило всего лишь чуть-чуть, совсем немного времени. Он уже не хрипел и не трепыхался, когда охрана, наконец, соизволила почтить столовую своим присутствием. Дракон всесилен в рукопашной, но, к сожалению, против шокера у него защиты нет.
— Кажется, мы договаривались, что я больше не увижу тебя в своем кабинете?
Витковский вошел злющий и сразу взял быка за рога.
— Я не виноват, сеньор директор. — Я меланхолично пожал плечами. — У меня не было намерения увидеться с вами. Я прекрасно себя чувствую и так.
Он плюхнулся напротив и скривился от отвращения.
— Ты за два дня отправил на больничный троих учащихся моей школы! И после этого смеешь утверждать это?
— Именно, сеньор директор. Сеньор Рубини споткнулся и упал, вся моя вина заключается в том, что я стоял рядом. Сегодня же я стал объектом целенаправленной агрессии, это может подтвердить несколько сот человек. Сеньор Рамос напал первый, и сделал это в не терпящей двоякого толкования форме.
— Ты спровоцировал его, Шимановский! — заорал директор. — Это видели несколько сот человек! А теперь смеешь утверждать, что стал объектом агрессии?
— Да, сеньор директор. Я не специально это сделал, произошло недоразумение. И я пытался извиниться, вы можете просмотреть записи и убедиться в этом.
— Ты спровоцировал его! — повторился он и зашипел, наклонившись. В этот момент он был больше похож на змею, не хватало только раздвоенного языка. — Специально, чтобы я его отчислил! Так?
— Никак нет. — Я невинно замахал головой. — За несколько минут до этого сеньор Рамос поступил точно также, целенаправленно, облил меня, пытаясь вызвать на конфликт.
— Не переводи стрелку, Шимановский! Я смотрел записи, он сделал это случайно, в отличие от тебя, подонка, ведущего охоту на моих учеников! У тебя ничего не выйдет, понятно? Я не отчислю Рамоса!
Мне захотелось рассмеяться. В принципе, этого стоило ожидать. Глупо было надеяться на справедливость ЗДЕСЬ.
— То есть, когда провоцируют меня, а потом избивают, это нормально, это не охота. Но если это делаю я — то это нарушение порядка и устава!
— Если тебе не нравится наша школа, ты можешь в любой момент забрать документы и идти в другую!
Витковский откинулся на спинку кресла и потянулся, сложив руки в замок. — И я настоятельно рекомендую тебе это сделать. Крайне настоятельно!
Вот так, прямо в лоб, без предисловий. Главные слова. После них начнутся боевые действия со стороны администрации, а ее не стоит недооценивать Интересно, он что думает, я испугаюсь и сложу лапки кверху?
— Объясните мне логику, дон Витковский. В вашей школе, за которую вы отвечаете, банда подростков терроризирует целый класс учащихся, социальный класс. Вы же, вместо того, чтобы навести порядок и защитить их, для чего собственно и поставлены, помогаете бандитам, прикрывая их террор и вышвыривая неугодных. Почему так?
Зачем я это спрашиваю, ведь и так все понятно? Не знаю. Наверное, чтобы посмотреть ему в глаза. Раньше ведь у меня не было такой возможности. Никаких практических действий или раскаяния с его стороны я не ждал — глупо это.
Директор поерзал в кресле и усмехнулся.
— Пока что я вижу иную картину. Один выскочка, решивший, что ему все можно — довольно наглый выскочка — терроризирует группу учащихся моей школы, избивая, или делая так, чтобы тех исключили. И я не могу не отреагировать на это, посему предупреждаю тебя,
— А как же те, кого терроризировала эта ваша «группа учащихся», и подставляла? — Я назвал ему имена исключенных с подачи Толстого парней, а также нескольких человек, ушедших добровольно. — Вы перевираете факты, сеньор директор, покрывая преступное сообщество.
— Шимановский, я тебе уже сказал: не нравится — уматывай. Это моя школа, и я устанавливаю здесь такие порядки, какие
— Корона платит за нас деньги…
— Корона не платит и половины стоимости вашего реального обучения! — перебил он. — А сами вы — грязное отребье, и вам не место в цивилизованном обществе! Если бы не эти дурацкие законы, я бы никого из вас на выстрел не подпустили к школе! Быдло должно учиться с быдлом! Ну что, доволен? Все услышал?
Я кивнул. Всё. Даже больше, чем всё. Итак, дело не в страхе, точнее не только в нем. Витковский — грязный мудак, презирающий тех, кто ниже его по социальной лестнице. «Быдло во власти».
— Сожалею, но не могу вышвырнуть тебя, как провокатора, — продолжил откровенничать директор. — И то только потому, что сеньор Рамос-старший не хочет огласки, не хочет привлекать к этому делу внимания. А без его согласия я не могу послать на экспертизу запись, в которой ты подстрекаешь его сына.
— Его сын первый подстрекал меня…
— Меня это не интересует, Шимановский. Ты остаешься в этой школе, но помни, больше предупреждений не будет. Один залет — и тогда я сам выдам тебе документы, с пометкой в личном деле о нарушении устава.
