испанцам удалось в конце концов свергнуть молодое и неокрепшее правительство республики. Крупной ошибкой было и то, что венесуэльцы предпочли сильной централизованной власти федеративную систему правления — это парализовало деятельность хунты.
«Гранадцы! — заканчивал Боливар свой манифест. — Знайте, что Венесуэла в руках испанцев означает гибель и вашей свободы. Если мы останемся в цепях, не избежать цепей и вам. Рабство — это гангрена: если вовремя не вырезать ее, она поразит все тело. Через порты Венесуэлы наши враги получат из Испании подкрепления и с их помощью разобьют вас. Помните, что оборона ведет к поражению. Поэтому наступайте и громите врага там, где он сейчас находится, — в Венесуэле. Только так вы добьетесь свободы! Поспешим же разорвать цепи жертв, стонущих в застенках и ожидающих от вас избавления. Будьте достойными их доверия! Отзовитесь на зов ваших братьев! Спешите отомстить за убитых, спасти умирающих, освободить угнетенных!»
Манифест Боливара был пронизан твердой уверенностью в правоте дела патриотов и в неизбежности победы над общим врагом. Призывая к братскому единению новогранадцев с венесуэльцами в борьбе за независимость, Боливар порывал с провинциальной изолированностью и замкнутостью, столетиями насаждавшимися испанцами в их колониях. Не став еще вождем освободительного движения у себя на родине, Боливар уже сделал заявку на руководство всей Колумбией — государством, рожденным необузданной фантазией его бывшего кумира Миранды, наследником которого, сам того не сознавая, он провозглашал себя.
И столь смелые претензии, столь грандиозные замыслы высказывал двадцатидевятилетний человек, только что потерявший все — родину, власть, друзей. Для скептиков он оставался «сумасбродным молодчиком». Так окрестил его Миранда и так продолжал называть его Лябатют.
Но для многих жителей Картахены, для тех новогранадцев, которые со страхом ожидали вторжения беспощадного врага, для беглецов из Каракаса, для венесуэльцев, изнывавших под гнетом режима Монтеверде, манифест Боливара не был похвальбой зазнавшегося мантуанца. Нет, он являлся для них светлым лучом надежды, указывал им путь к спасению, обещал победу.
Призыв произвел впечатление. Диктатор Картахены Родригес Торрисес, президент Новогранадской республики Камило Торрес отнеслись к нему с одобрением, хотя и медлили с решением. Раньше чем оказать помощь этому венесуэльцу, не мешало присмотреться к нему повнимательнее. И Боливар покидает Картахену в сопровождении нескольких своих соотечественников с приказом Лябатюта не выступать из Барранки без особого на то разрешения.
Но, спрашивается, выступать куда и с кем? Деревушка Барранка с двумя десятками жалких хижин, покрытых пальмовыми листьями, отделена непроходимыми дебрями от Венесуэлы. Наступать можно, только двигаясь вверх по течению реки Магдалены. Для этого нужно преодолеть сопротивление испанских гарнизонов, расположенных по берегам Магдалены. Главное же, какими силами? Ведь в Барранке всего двести человек солдат, недисциплинированных, плохо вооруженных, плохо обученных.
— Вы говорите, двести человек, — отвечал Боливар тем, кто пытался доказать ему, что с такими силами нельзя и думать опрокинуть испанцев. — А сколько солдат было у Монтеверде, когда он выступил против нас? Столько же, что и у нас теперь, а у нас тогда было в тридцать раз больше, и все же Монтеверде одержал победу, так как действовал смело и решительно, в то время как мы топтались на месте, выжидали, сомневались и предавались глубокомысленным рассужденням на высокие темы. Теперь нам нужно доказать, что и мы в подобных же условиях сможем справиться не хуже ненавистного канарца.
— Но Лябатют? Ведь он приказал нам никуда не двигаться из Барранки без разрешения.
— И Миярес — начальник Монтеверде — не позволял ему двигаться дальше Короры. Монтеверде послал Мияреса к черту! Ну и мы пошлем туда же Лябатюта и будем идти вперед, пока не достигнем Каракаса.
Прежде всего необходимо превратить гарнизон Барранки в боеспособную силу. Сколько для этого понадобится времени? Несколько недель, говорят опытные командиры.
— Не больше двух-трех дней, — утверждает Боливар. — Нам необходимо действовать с быстротой молнии, чтобы захватить Монтеверде врасплох.
День и ночь муштрует и учит своих солдат в Барранке Боливар. День и ночь местные жители строят плоты, готовят продовольствие бойцам.
22 декабря Боливар принимает одно из самых важных решений в своей жизни: вопреки военной дисциплине, не испросив разрешения у своего непосредственного начальника Лябатюта, он погружает на плоты и лодки свою карликовую армию и решительно направляется вверх по течению реки Магдалены к селению Тенерифе, занятому испанцами.
День спустя отряд достиг Тенерифе. Боливар высадил своих солдат на берег и повел их в атаку. Топот бегущих, крики, выстрелы, клубы дыма — и над Тенерифе взвился флаг патриотов. Испанцы отступили. В руках победителей оказалось несколько пушек и шлюпок с оружием. Первый успех Боливара! Гранадские солдаты начинают испытывать уважение к этому венесуэльскому полковнику, о котором ходят такие противоречивые слухи.
Вслед за Тенерифе Боливар взял и остальные укрепленные пункты испанцев в районе реки Магдалены. Пятнадцать дней спустя после выхода из Барранки Боливар мог сообщить диктатору Родригесу Торрисесу, что Магдалена освобождена от испанских войск вплоть до местности Оканья.
Победы каракасца вызвали в Картахене волну энтузиазма. Напрасно Лябатют требовал предать его за самоуправство суду военного трибунала. Диктатор Родригес Торрисес выразил Боливару благодарность, обещал послать ему на помощь подкрепление.
Между тем испанцы решили предпринять наступление на новогранадский город Памплону, охраняемый патриотами во главе с полковником Кастильо. Боливар получил приказ оказать помощь Кастильо.
План Кастильо сводился к тому, чтобы дождаться врага у стен города. Вместо этого Боливар предложил смелым броском перейти Анды и напасть на испанцев у пограничного с Венесуэлой селения Кукуты, где они под руководством опытного офицера Корреа готовились к наступлению на Памплону. Кастильо счел план Боливара сумасбродным и наотрез отказался двигаться с места.
Тогда Боливар вновь решает действовать на свой страх и риск: во главе небольшого отряда он совершает свой первый переход через Анды.
Дорог в этом месте не было. Солдаты брели но болотистым руслам горных потоков, проходили через ущелья, в которых даже днем царил полумрак, карабкались по отвесным скалам. На всем пути шел дождь, дул сильный ветер. Солдаты, в большинстве жители тропических областей Новой Гранады, легко становились жертвами горной болезни — сороче, от голода и усталости теряли сознание, срывались в пропасти.
Боливар неустанно призывал бойцов быть мужественными и продолжать поход. Он им рассказывал о переходе через Альпы армии Наполеона, о том, как она одержала победу, спустившись с горных вершин в долину Ломбардии.
— Вы совершаете еще больший подвиг, — говорил Боливар солдатам. — Французы шли покорять Италию, вы же идете освобождать Венесуэлу от ваших смертельных врагов — годов[12].
Но вот наконец горные вершины позади. То, что казалось невозможным, свершилось. Перед глазами бойцов раскинулась утопающая в зелени долина Кукуты, где их поджидает уверенный в своих силах враг.
— В бой! — отдает приказ Боливар.
С ожесточением кидаются новогранадцы на ненавистных годов. Кровопролитное сражение заканчивается победой патриотов. В нем особо отличился дядя Боливара Хосе Феликс Рибас по прозвищу Генерал-народ. Он штыковой атакой выбил испанцев с неприступных позиций, решив тем самым судьбу боя в пользу патриотов.
Кукута свободна, ее жители встречают патриотов со слезами радости на глазах. В освобожденном городе захвачено большое количество разных боеприпасов. Потерпевший поражение полковник Корреа бежал за пределы Новой Гранады, в Венесуэлу.
Вскоре Боливар и его бойцы очистили от испанцев и другие пограничные с Венесуэлой области, предотвратив таким образом попытки испанцев предпринять наступление на Новую Гранаду.
