бисеринками. Сочетания красок были резковаты, но редкостная легкость и изящество контуров заставили Варвару позабыть о супе. Впрочем, движение всех ложек несколько замедлилось – то ли уха оказалась на редкость сытной, то ли картина пиршества этих райских птиц даже для старожилов Степаниды была просто феерической.
Чуждым общему восторгу оказался один Солигетти.
– Нет, – глубокомысленно проговорил он, откладывая ложку, – хорошему моллюску никакая рыба в подметки не годится!
Лерой, голый по пояс, вспотевший, вдруг скривился и вытащил из–за щеки довольно крупную жемчужину.
– Хороший моллюск, – неторопливо проговорил он, в паузах между словами проверяя целостность зубов, – может подложить порой хо–о–орошую свинью!
Он протянул жемчужину Серафине, но птички, привлеченные, как сороки, необычным блеском, встрепенулись и начали подкрадываться к костру. Некоторые даже вспорхнули на неподвижно лежащего возле Варвары робота, но Пегас, не получавший пока приказа начать съемку или сбор материалов, остался к ним равнодушен. До конца отдыха оставалось еще около получаса; Артур, назначенный главным в группе, прекрасно понимал, что проходить неведомое и страшноватое препятствие на переполненный желудок будет обременительно. Поэтому он вытянул длинные ноги, которые почти достали до воды, и кинул реплику Лерою:
– Ну, на Большой Земле такой супец украсил бы меню любого ресторана!
– Судить о гастрономических особенностях морских тварей, – по уверенному тону Лероя чувствовалось, что в его лице сэр Артур нашел компетентнейшего гастрономического оппонента, – может только тот, кто хоть раз попробовал золотую рыбку…
– Позвольте, – продолжил игру Артур, – вы имеете в виду риукина, шубункина или диакина?
– Даже не шишигашира, – ответствовал Лерой. – Дело в том, что есть аквариумную рыбу…
Последовала столь любимая Лероем глубочайшая пауза – все предавались послеобеденной истоме, развлекаясь их диалогом.
– …это все равно что жарить блины на губной помаде.
Варвара слушала и ушам своим не верила: куда девалась вся замкнутость Лероя, вся его вековая скорбь? Это был пожилой, но хорошо тренированный экспедиционник–дальнепланетчик, контактный и остроумный – душа общества, одним словом.
Когда же он успел так перемениться? В тот момент, когда из толпы послышался его бас: «Пойдем берегом» – и это как бы поставило точку над всей дискуссией.
Или чуть позже, когда все выходили и Кони протянула ему руку, которой он коснулся лиловыми, как можжевельник, губами?
Варвара осторожно оглядела присутствующих. Нет, никто, кроме нее, не видел в поведении Лероя ничего удивительного. Или подобные перемены были в его характере, и все привыкли, или вкрадчивое и вроде бы не жаркое тамерланское солнышко так всех разморило, что глядеть хотелось или в фиалковое небо, или, на худой конец, на загадочную бронзовую шкуру, обтягивающую ворота. Время от времени она тихонечко подергивалась едва заметными конвульсивными складочками, словно по ней стремительно пробегало невидимое насекомое. В такие моменты светлые блики падали на лицо Лероя, проясняя его и одновременно безжалостно подчеркивая каждую морщинку.
– Гляди–ка! – воскликнула вдруг Серафина. – Нам на ужин яичко снесли!
Все повскакали с мест, восторженно галдя, – и действительно, в сложенных жгутом хватательных щупальцах робота поблескивало рыжими крапинками небольшое яйцо. Но местным райским птичкам столь бурно выраженные эмоции пришлись не по душе – они разом поднялись в воздух, испуганно попискивая, и ошалело, как подброшенная разбойничьим свистом голубиная стая, метнулись прямо в черный зев затаившихся ворот.
Раздался хлопок, словно кто–то встряхнул простыню, неподвижная доселе бахрома взметнулась наперерез стае, вынося перед собой темно–синюю тень, – и вот уже то, что секунду назад было радужно блещущей живой стаей, превратилось в бесформенные пестрые комья, выметенные неощутимым ветром из бахромчатой скальной пасти на черту прибоя.
Из воды выполз янтарный пенистый язык, слизнул эти комья – словно ничего и не было. Только радужное перышко полетело над берегом, закрутилось вокруг костра и сгорело.
Все молчали, и было нестерпимо холодно.
– Но ведь прошел же Вуковуд! – не выдержал Теймураз.
– И мы пройдем, – спокойно, словно ничего не случилось, пробасил Лерой.
– Да, действительно, – встрепенулся Келликер, наконец–то припомнивший, что в этой группе он за старшего. – А что. мы переполошились? На Степаниде и не то бывает. И между прочим, у нас еще осталось двадцать минут отдыха. На чем мы остановились? На золотых рыбках? Лерой, а где вы их встретили, если не в аквариуме?
Лерой его понял: перед первым препятствием, которое Сусанин определил как «аттракцион номер один», а они сейчас увидели воочию, необходимо было произвести психологическую разрядку. Он опустился у догорающего костерка, приглашая остальных последовать его примеру.
Они последовали.
– Это было… – начал он, и Варвара поняла, что заминка в его рассказе на сей раз была не ораторским приемом, нет, легендарный дед действительно старался припомнить, как же давно приключилось то, о чем он собирался поведать. – Было, ну, скажем, лет шестьдесят тому назад. Немногие из вас знают, что в те времена я и не думал о дальних зонах в частности и о пространстве вообще, а работал скромным рыбопромысловиком, то есть тралил свой квадрат где–то восточнее Канарских островов.
– Э–э–э… – с сомнением протянул Артур.
– Вы хотите сказать, что на обычных промысловых сейнерах – я не имею в виду исследовательские суда – не имеется не то чтобы капитана, а и команды вообще? Согласен. Но ведь то – сейчас! А полвека назад в моем подчинении было… – Лерой явно тянул время, но никто не возражал. – Давайте вместе посчитаем: в трюмах у меня крутилось полторы сотни кибов–рыбообработчиков – значит, на них пять механиков–ремонтников. Да три механика по кибермеханикам. Да один механик по кибам–радистам. Да еще один по кибам–штурманам. Да еще врач–настройщик медицинских спецкибов – совсем безрукий был парень, никакой практической сметки, но зато как умел заговаривать зубную боль! Ну, да это к слову. Так. Вот и сбился, кого–то забыл…
– Буфетчицу, – подсказала Серафина.
– Совершенно справедливо. Два наладчика на камбузе: один по мясной, другой – по постной аппаратуре. Ну, и естественно, буфетчица, никакими кибами не обремененная, – у нее и без того забот хватало. И разумеется, для приведения к единому знаменателю всей этой кибер–оравы – боцман.
Он быстро оглядел слушателей: большинство демонстративно загибало пальцы. Отвлеклись, значит. Что и требовалось.
– Сколько получилось?
– Шестнадцать, – сказал Теймураз.
– То ли забыл кого–то, то ли буфетчицу мы за двоих считали: она у нас была многодетная мать, все свободное время в рубке дальней связи торчала, уроки проверяла у своих сорванцов. И сказать ничего нельзя – детишки как никак…
– Сельдя промышляли? – с умным видом подыграл Солигетти.
– Почему сельдя?
Солигетти смешался, не зная, что сказать дальше, и все почувствовали естественное удовлетворение, потому как никто, кроме Лероя, смутить этого болтуна не мог.
– Селедка в Канарском рыбохозяйстве – да это противно здравому смыслу! Итак, промышляли мы в основном черного малакоста, и не столько из–за мяса, хотя оно давало дивную рыбью колбасу твердого копчения, как, впрочем, и многие глубоководные рыбы, сколько ради бархатной шкурки, которая шла на дамские костюмы. У меня у самого была такая куртка, подкладка с биоаккумуляторной пропиткой, поэтому по всему моему фасаду светился характерный узор – рыбьи фотофоры продолжали работать. Мерцающий
